Что случилось в конце произведения грегор замза. Все, что вы хотели знать о «Превращении», но ленились загуглить. Поэтика абсурда:«Превращение» Франца Кафки

(род. в 1842 г. - ум. в 1912 г.)

Выдающийся музыкальный деятель, пропагандист украинской народной музыкальной культуры, заложил основы профессиональной украинской хоровой, фортепианной, оперной музыки и фольклористики.

В Древней Греции было три человека, которых соотечественники стали называть не по имени, а «по специальности». Если говорили Оратор - было ясно, что речь идет о Демосфене; слова Философ было вполне достаточно для Аристотеля, Поэт - для Гомера. Практически в каждой стране есть свои герои, которые становятся не только символом, но и синонимом национального искусства. В Украине словом Поэт с большой буквы можно называть Тараса Шевченко, а слово Музыкант или Композитор лучше всего подходит для Николая Витальевича Лысенко. Без него украинскую музыку представить себе невозможно.

Представители рода Лысенко были хорошо известны на Украине задолго до рождения Николая Витальевича. Один из его предков - Яков служил якобы в войсках Богдана Хмельницкого. И впоследствии Лысенки входили в казацкую старшину. Прапрадед композитора в середине XVIII столетия был генеральным судьей. Отец Николая Виталий Романович - полковник кирасирского полка. Человек он был образованный, сочувствовал декабристскому движению. Хорошее образование получила и мать, Ольга Еремеевна Луценко, представительница полтавского помещичьего рода. Она окончила Смольный институт.

Николай родился 10 (22) марта 1842 года в селе Гриньки (сейчас Глобинский район Полтавской области). Его образованием занималась в первую очередь мать, и воспитывала она сына на аристократический лад. Так, Ольга Лысенко говорила практически только пофранцузски, в этом же духе учила и Николая. Обучать будущего музыканта русскому взялся офицер того же кирасирского полка знаменитый поэт Александр Фет. Маленький Николай постоянно выпрашивал у офицеров карандаши для записей на уроках Фета, за что был прозван Карандашиком.

Любовь же к украинской культуре - языку, песням, сказкам - Николаю Витальевичу прививали его двоюродные бабушка и дедушка, относившиеся к нему как к родному внуку.

Особое внимание Ольга Еремеевна уделяла музыкальному воспитанию. Сама она была неплохой пианисткой и вскоре заметила у сына большой интерес к этому же занятию. К тому же он мог часами подбирать какие-то мотивы. Так что с пяти лет к нему уже была приглашена учительница музыки. К гимназии Лысенко готовился в частных пансионах Киева, продолжая заниматься и музыкой. Уже в девять лет он сочинил польку, которая была напечатана в украинской столице.

В 1855 году Николая отдали в престижную 2-ю Харьковскую гимназию. В Харькове частные уроки музыки ему давали Дмитриев и Вильчек. Гимназист Лысенко стал довольно известным пианистом в харьковских салонах, его специально приглашали на балы исполнять пьесы и танцы. Особо отметим, что у Николая Витальевича прекрасно выходили вариации на темы украинских народных мелодий. Часто он посещал театр, где не только прислушивался к музыкальному оформлению, но внимательно следил за всеми компонентами театра как такового, смотрел постановки на украинские темы, которые его особенно увлекали.

В 1859 году Лысенко окончил с медалью гимназию и поступил в Харьковский университет на естественно-научный факультет. Одновременно с ним туда же поступил и двоюродный брат Николая Витальевича Михаил Старицкий - будущий известный драматург, один из пропагандистов национального возрождения Украины и, кстати, биограф Лысенко. В Харькове Николай Витальевич проучился всего год. В некоторых изданиях высказывают версию о том, что он оказался замешан в деятельности каких-то либеральных студенческих кружков, которая пристально рассматривалась полицией как раз в 1860 году. Мол, именно поэтому ему пришлось срочно уехать из Харькова. Другие говорят, наоборот, о том, что Киевский университет был прогрессивнее Харьковского. Так или иначе, в 1860 году Николай Лысенко переводится на физико-математический факультет Киевского университета. На этом можно было бы закрыть харьковскую страницу биографии композитора, но это было бы не совсем правильным. Дело в том, что творчество Николая Лысенко впоследствии было исключительно тесно связано с Харьковом. Здесь музыкальная культура находилась на исключительно высоком уровне, работал оперный театр, так бы сказать, всероссийского значения, приезжали самые маститые музыканты. Именно поэтому многие лучшие произведения Лысенко впервые были представлены именно в Харькове и были восторженно встречены публикой. История творчества Николая Витальевича неотделима от Харькова и его оперного театра.

Наступали либеральные времена. Реформы Александра Освободителя взбудоражили общество, и особенно студентов. Ликвидация крепостного строя, другие преобразования подвигли многих прогрессивно настроенных украинцев задуматься и над вопросами национального возрождения. Лысенко же начинает активно агитировать за это возрождение. Оно станет делом всей его жизни. Своим друзьям он доказывал, что не только с народом, но и между собой необходимо говорить по-украински, сделать этот язык культурным. Как пишет Старицкий, «Николай меньше занимался этюдами, зато больше создавал в украинском духе». Уже тогда Лысенко создавал студенческие хоры и руководил ими. Он, конечно, стремился быть в курсе всех музыкальных новинок России и Запада, писал музыку к мелодраме Старицкого, собирал народные песни. Так, в 1861 году он побывал на Полтавщине у своего студенческого товарища Павла Чубинского (автора музыки современного украинского гимна) и вернулся в Киев с большой коллекцией песен. Этим собирательством народного мелоса Лысенко занимался всю жизнь, путешествовал по селам, принимал корреспонденцию со всех концов Украины, лично выслушивал бандуристов и кобзарей. Николай Витальевич оставил бесценный материал для фольклористики и этнографии Украины.

Университет Лысенко окончил в 1864 году, через год стал кандидатом естественных наук. На этом с науками было, собственно, покончено. Лысенко полностью посвящает себя музыке. На семейном совете было решено, что продолжать музыкальное образование лучше всего в Лейпцигской консерватории, куда он и поступил в 1867 году. Тогда в Лейпциге работали видные музыканты. Учителем композиции был Рихтер, фортепиано - Мошелес и Венцель, теории - Паперитц. Лысенко был признан ими одним из наиболее одаренных учеников, он усиленно осваивал классические основы музыки, преобразовывал в правильные классические композиции все те же украинские мелодии.

Летом 1868 года Николай Лысенко женился на Ольге О’Коннор. Осенью был напечатан первый выпуск обработок сорока украинских песен. (Это количество Лысенко сделал обычным для своих выпусков.) В этом же году по заказу западно-украинских меценатов композитор создал музыку к Шевченковому «Заповіту». Творчество Тараса Григорьевича вообще всегда вдохновляло отца новой украинской музыки - иначе и быть не могло. Так что «Заповіт» лишь начал цикл под названием «Музыка к Кобзарю», в который вошло более 80 вокально-инструментальных произведений. Последняя, седьмая серия цикла появилась в 1901 году.

Свое обучение в Лейпциге Николай Витальевич окончил с большим успехом в 1869 году. В Лейпциге кроме указанных произведений он создал увертюру на тему песни «Ой, запил, казак, запил», первую часть «Юношеской» симфонии, квартет и трио для струнных. Кстати, именно в Лейпциге появилось после Второй мировой войны первое полное собрание сочинений Николая Витальевича.

В Киеве Лысенко уже становится безусловным лидером музыкального мира Украины, которым и останется до самой смерти. Он с головой погружается в работу - пишет музыку и преподает, занимается общественной деятельностью. Говорят, что Лысенко оставил бы гораздо больше произведений, если бы меньше времени посвящал ученикам, организации различных обществ, хоров, учебных заведений, собирательству, да и семейным делам. Однажды сам композитор признался, что приходится сочинять только по ночам. С другой стороны, то, что он сделал для развития музыкального искусства в Украине, может быть, и даже наверняка, не менее ценно, чем произведения сами по себе.

Итак, с 1869 по 1874 год Лысенко живет и работает в Киеве, в 1872–1873 годах Николай Витальевич входит в состав дирекции Русского музыкального общества, принимает участие в его концертах, в 1872 году в Киеве создается по его инициативе любительское хоровое общество, хором при нем руководит Лысенко. В том же году вместе с рядом украинских деятелей (среди которых и верный соратник - Старицкий) Лысенко добивается разрешения на постановку украинских пьес. Он пишет оперетты «Черноморцы» и «Рождественская ночь» (позже она стала оперой). Так начинался украинский национальный музыкальный театр.

В 1873 году издана музыковедческая работа Николая Лысенко, в которой он анализирует думы и песни, исполняемые кобзарем Вересаем, тогда же пишется много фортепианных вещей, симфоническая фантазия «Казак-Шумка».

При этом Николай Витальевич был несколько недоволен своим музыкальным образованием. Он в 1874 году поступает в Петербургскую консерваторию в класс Римского-Корсакова. Своей задачей украинский композитор видел усовершенствование мастерства в области симфонической инструментовки. В столице Николай Витальевич близко знакомится с членами «Могучей кучки», подвижнические идеи которых, их стремление к демократизации музыки близки украинцу по духу, полностью им поддерживаются. Лысенко в Петербурге предлагали хорошую работу - капельмейстера в частной опере с перспективой работы на императорской сцене. Вообще, Николая Витальевича считали одним из самых талантливых пианистов страны, предлагали ему продолжить карьеру именно в этом направлении, но его не прельщало простое концертирование. Он сам устраивает концерты хоров с исполнением украинских песен, сочиняет произведения в ставшем традиционным народном духе.

В Киев композитор вернулся в 1876 году, активно участвует в концертах, сам устраивает «Славянские концерты». Он пишет фортепианные произведения крупной формы, организует хоры из семинаристов и студентов. Однако в 1876 году появляется Эмский указ, запрещавший использование украинского языка на публике, так что украинские песни хоры Лысенко исполняли на других языках.

В 1878 году Николай Витальевич занял должность преподавателя фортепиано в институте благородных девиц, впоследствии работал и в других музыкальных школах, давал частные уроки. Тогда же, в 1878-м он женится во второй раз - на Ольге Липской. От этого брака у Лысенко было пятеро детей. Во время последних родов в 1900 году супруга композитора умерла, и воспитанием детей он занимался самостоятельно. Это отнимало у талантливого музыканта массу времени, нервов, денег…

В 1880 году Лысенко начинает работать над монументальной оперой «Тарас Бульба». Она была завершена через десять лет и считается вершиной творчества композитора. После премьеры Лысенко был удостоен похвалы самого Чайковского. Кроме этой оперы, в 80-е годы были написаны и другие известные теперь произведения: опера «Утопленница» (по Гоголю), кантата «Радуйся, нива неполитая» (на стихи Шевченко), пьесы для фортепиано. Третья редакция «Рождественской ночи» с большим успехом ставится в Харькове. Николай Витальевич создает целый ряд детских опер - «Коза-Дереза», «Пан Коцький», совершенствует и оркеструет музыку к опере «Наталка Полтавка».

С 1892 по 1902 год Лысенко несколько раз устраивает «хоровые путешествия» по Украине. Среди помощников композитора в этих гастролях был и А. Кошиц, который в будущем организовал уже гастроли капеллы «Думка» за границей, продолжив, таким образом, дело своего учителя. (Лысенко и сам мечтал познакомить с украинской музыкой Европу.)

В 1903 году Украина широко отмечала 35-летие творческой деятельности Лысенко. Мероприятия были масштабные, до этого ничего подобного здесь не было. Друзья организовали сбор средств для издания произведений композитора и покупки ему дачи, но все собранные деньги Николай Витальевич потратил на организацию Музыкально-драматической школы, ставшей первым украинским учебным заведением, работавшим по программе консерватории (с 1918 года - Высший музыкально-драматический институт имени Н. Лысенко). Впрочем, статус консерватории для этой школы Лысенко выбить так и не удалось. В школе преподавали на украинском языке, был введен курс украинской драмы и впервые - класс игры на бандуре. Таким образом, композитор стал основоположником национального музыкального образования.

В революционном 1905 году Николай Витальевич основал хоровое общество «Боян». Вскоре на стихи Франко композитор пишет гимн «Вечный революционер». (Лысенко создал вообще довольно много романсов на стихи Франко, Леси Украинки, Старицкого, а также Гейне и Мицкевича). В 1908 году Лысенко возглавил общество «Украинский клуб», проводившее значительную общественно-просветительскую деятельность (оно было закрыто властями в 1912 году), организовывал литературные и музыкальные вечера, устраивал курсы для народных учителей, создал комитет по содействию сооружению памятника Т. Шевченко. Мероприятия, связанные с юбилеем поэта, по политическим соображениям пришлось перенести из Киева в Москву. В 1911 году в Киеве была поставлена опера «Энеида», содержащая явную сатиру на самодержавие. За свою жизнь украинский музыкальный деятель, активный пропагандист Украинского Возрождения, естественно, не раз привлекал к себе внимание полиции. В 1907 году, когда в стране началась постреволюционная реакция, это внимание вылилось даже во временный арест Николая Витальевича. (За решеткой композитор, правда, провел лишь один день.)

В конце жизни Лысенко все больше внимания уделяет церковной музыке, часто бывает в монастыре в находящемся под Киевом Китаеве. Вообще, Николай Лысенко старался «правильно» отмечать все церковные праздники, согласно и церковным и народным обычаям.

Летом 1912 года, уже серьезно больной (беспокоило сердце), он продолжает работу над новыми сочинениями, находит новых учеников. 24 октября (6 ноября) 1912 года выдающегося композитора не стало. Похороны Лысенко собрали десятки тысяч человек из разных регионов Украины.

В украинских городах немало мест и учреждений, хранящих память о главном украинском музыканте. В Харькове в его честь назван театр оперы и балета и одна из музыкальных школ. В Киеве работает дирижер - праправнук Лысенко - тоже Николай Витальевич.

Село Гриньки Кременчугского уезда Полтавской губернии (ныне Глобинского района Полтавской области) - 24 октября (6 ноября) , Киев) - украинский композитор , пианист , дирижёр , педагог , собиратель песенного фольклора и общественный деятель.

Биография

Николай Лысенко был родом из старинного казацкого старшинского рода Лысенко . Отец Николая, Виталий Романович, был полковником Орденского кирасирского полка . Мать, Ольга Еремеевна, происходила из полтавского помещичьего рода Луценко. Домашним обучением Николая занимались мать и известный поэт А. А. Фет . Мать учила сына французскому языку, изысканным манерам и танцам, Афанасий Фет - русскому языку. В пять лет, заметив музыкальное дарование мальчика, для него пригласили учительницу музыки. С раннего детства Николай увлекался поэзией Тараса Шевченко и украинскими народными песнями, любовь к которым ему привили двоюродные дед и бабушка - Николай и Мария Булюбаши. По завершении домашнего воспитания, для подготовки к гимназии Николай переехал в Киев, где учился сначала в пансионе Вейля, затем - в пансионе Гедуэна. В 1855 году Николая отдали во вторую Харьковскую гимназию, которую он закончил с серебряной медалью весной 1859 года . Во время обучения в гимназии Лысенко частным образом занимался музыкой (педагог - Н. Д. Дмитриев), став постепенно известным в Харькове пианистом. Его приглашали на вечера и балы, где Николай исполнял пьесы Бетховена , Моцарта , Шопена , играл танцы и импровизировал на темы малороссийских народных мелодий. По окончании гимназии Николай Витальевич поступил на естественнонаучный факультет Харьковского университета . Однако через год его родители переехали в Киев, и Николай Витальевич перевёлся на кафедру естественных наук физико-математического факультета Киевского университета . Закончив университет 1 июня 1864 года , Николай Витальевич уже в мае 1865 года получил степень кандидата естественных наук.

По окончании Киевского университета и непродолжительной службы Н. В. Лысенко решает получить высшее музыкальное образование. В сентябре 1867 года он поступил в Лейпцигскую консерваторию , считавшуюся одной из лучших в Европе . Преподавателями по фортепиано у него были К. Рейнеке , И. Мошелес и Э. Венцель , по композиции - Э. Ф. Рихтер , по теории - Паперитц . Именно там Николай Витальевич понял, что важнее собирать, развивать и создавать русскую музыку, чем копировать западных классиков.

Н. В. Лысенко похоронен в Киеве на Байковом кладбище .

Киевские адреса

ул. Рейтарская, № 19 (жил на протяжении 1888-1894 годов).
ул. Саксаганского, № 95 (жил на протяжении 1898-1912 годов), теперь здесь Дом-музей Николая Лысенко .

Память

Уже 14 сентября в Полтаве состоялось чествование памяти Н. В. Лысенко по случаю первой годовщины его смерти. К этой дате полтавской общиной было издано жизнеописание композитора (В. Будинець «Славный музыка Николай Виталиевич Лысенко» (издание Полтавского украинского книжного магазина, ).

Имя Н. В. Лысенко носят улицы в Киеве и Львове , Львовская национальная музыкальная академия , Харьковский государственный академический театр оперы и балета (с 1944 года) и Киевская средняя специализированная школа-интернат.

В 1962 году струнному квартету Киевской государственной филармонии было присвоено имя Н. В. Лысенко. В том же году был организован музыкальный конкурс имени Николая Лысенко, имевший до 1992 года статус национального, а с 1992 года ставший международным .
29 декабря 1965 года рядом с Национальной оперой Украины на Театральной площади был открыт памятник Н. В. Лысенко. Скульптор А. А. Ковалёв , архитектор В. Г. Гнездилов .
Памятник установлен на родине композитора, в селе Гриньки .
В 1968 году вышел телевизионный фильм-спектакль «Интродукция» , посвящённый жизни и творчеству Н. В. Лысенко. Роль Лысенко исполнил артист П. С. Морозенко .
В 1983 году Знаменской музыкальной школе было присвоено имя Николая Лысенко.
В 1986 году на киностудии имени А. Довженко режиссёром Т. Левчуком был снят историко-биографический фильм «И в звуках память отзовётся…» , показывающий страницы из жизни Николая Витальевича Лысенко. Роль композитора в фильме исполнил артист Ф. Н. Стригун .
В киевской квартире Н. В. Лысенко по улице Саксаганского , 95, открыт мемориальный музей.
В 1992 году Почта Украины выпустила почтовую марку и художественный маркированный конверт с оригинальной маркой, посвящённые 150-летию со дня рождения Н. В. Лысенко.
В 2002 году к 160-летию со дня рождения композитора Национальный Банк Украины выпустил юбилейную монету номиналом 2 гривны . На аверсе монеты изображен нотный отрывок из композиции «Молитва за Украину» (1885), на реверсе - портрет Н. Лысенко.
Украинским музыкантам ежегодно присуждается Премия имени Николая Лысенко.

Творчество

Во время обучения в Киевском университете, стремясь приобрести как можно больше музыкальных знаний, Николай Лысенко изучал оперы А. Даргомыжского, М. Глинки, А. Серова, знакомился с музыкой Рихарда Вагнера и Роберта Шумана. Именно с этого времени он начинает сбор и обработку малорусских народных песен, так, например, записал свадебный обряд (с текстом и музыкой) в Переяславском уезде. Кроме того, являлся организатором и руководителем студенческих хоров, с которыми выступал публично.

Во время обучения в Лейпцигской консерватории в октябре 1868 года Лысенко издал «Сборник украинских песен для голоса с фортепиано» - первый выпуск своих обработок сорока украинских народных песен, которые, помимо практического назначения, имеют большую научно-этнографическую ценность. В том же 1868 году он написал своё первое значительное произведение - «Завет» на слова стихотворения Т. Г. Шевченко, к годовщине со дня смерти поэта. Это произведение открыло цикл «Музыка к Кобзарю», который включал более 80 вокально-инструментальных произведений разных жанров, изданных семью сериями, последняя из которых вышла в 1901 году.

Н. В. Лысенко находился в центре музыкальной и национально-культурной жизни Киева . Входя в 1872-1873 годах в состав дирекции Русского музыкального общества, принимал участие в его концертах, проводимых по всей Малороссии; руководил хором из 50 певцов, организованным в 1872 году при «Филармоническом обществе любителей музыки и пения»; работал в «Кружке любителей музыки и пения», «Кружке любителей музыки» Я. Спиглазова. В 1872 году кружок, руководимый Н. Лысенко и М. Старицким, добился разрешения на публичные постановки пьес на малороссийском наречии. В том же году Лысенко написал оперетты «Черноморцы» и «Рождественская ночь» (позднее переработанная в оперу), вошедшие в театральный репертуар, став основой украинского национального оперного искусства. В 1873 году была издана его первая музыковедческая работа об украинском музыкальном фольклоре - «Характеристика музыкальных особенностей малорусских дум и песен, исполняемых кобзарем Остапом Вересаем». В этот же период Николай Витальевич пишет много фортепианных произведений, а также симфоническую фантазию на украинские народные темы «Казак-Шумка».

В петербургский период Лысенко принимал участие в концертах Русского географического общества, руководил хоровыми курсами. Совместно с В. Н. Пасхаловым устраивал концерты хоровой музыки в «Соляном городке», в программу которых входили украинские, русские, польские, сербские песни и произведения самого Лысенко. У него завязываются дружеские отношения с композиторами «Могучей кучки». В Санкт-Петербурге им была написана первая рапсодия на украинские темы, первый и второй концертные полонезы, соната для фортепиано. Там же Лысенко начал работу над оперой «Маруся Богуславка» (неокончена) и сделал вторую редакцию оперы «Рождественская ночь». В Петербурге вышел его сборник девичьих и детских песен и танцев «Молодощи» («Молодые годы»).

В 1880 году начал работу над самым значительным своим произведением - оперой «Тарас Бульба» по одноименной повести Н. В. Гоголя на либретто М. Старицкого, которую завершил лишь спустя десять лет. В 1880-е годы Лысенко пишет такие произведения, как «Утопленница» - лирико-фантастическая опера по «Майской ночи» Н. Гоголя на либретто М. Старицкого; «Радуйся, ниво неполитая» - кантата на стихи Т. Шевченко; третью редакцию «Рождественской ночи» (1883). В 1889 году Николай Витальевич совершенствовал и оркестровал музыку к оперетте «Наталка Полтавка» по произведению И. Котляревского, в 1894 году написал музыку к феерии «Волшебный сон» на текст М. Старицкого, а в 1896 году - оперу «Сапфо».

Среди авторских достижений Н. Лысенко необходимо также отметить создание нового жанра - национальной детской оперы. С 1888 по 1893 годы он написал три детские оперы по мотивам народных сказок на либретто Днепровой-Чайки: «Коза-Дереза», «Пан Коцький (Котский)», «Зима и Весна, или Снежная Королева». «Коза-Дереза» стала своеобразным подарком Николая Лысенко своим детям.

С 1892 по 1902 годы Николай Лысенко четыре раза устраивал гастрольные турне по Украине, так называемые «хоровые путешествия», в которых исполнялись преимущественно его собственные хоровые произведения на тексты Шевченко и обработки украинских песен. В 1892 году вышло искусствоведческое изыскание Лысенко «О торбане и музыке песен Видорта», а в 1894 - «Народные музыкальные инструменты на Украине».

В 1905 году Н. Лысенко совместно с А. Кошицем организовал хоровое общество «Боян», с которым устраивал хоровые концерты украинской, славянской и западноевропейской музыки. Дирижёрами концертов были он сам и А. Кошиц. Однако из-за неблагоприятных политических условий и отсутствия материальной базы, общество распалось, просуществовав немногим более года. В начале XX века Лысенко пишет музыку к драматическим спектаклям «Последняя ночь» (1903) и «Гетман Дорошенко», в 1905 году написал произведение «Эй, за наш родной край». В 1908 году им был написан хор «Тишайший вечер» на слова В. Самойленко, в 1912 году - опера «Ноктюрн», созданы лирические романсы на тексты Леси Украинки, Днипровой-Чайки, А. Олеся. В последние годы жизни Николай Витальевич написал ряд произведений духовной музыки, продолживших основанный им ещё в конце XIX века «Херувимский» цикл: «Пречистая Дева, мать русского края» (1909), «Камо пойду от лица Твоего, Господи» (1909), «Дева днесь Пресущественного раждает», «Крестным древом»; в 1910 году на текст Т. Шевченко был написан «Давидов псалом».

В 1880 году, будучи уже зрелым композитором, Николай Лысенко выступил в Елисаветграде (ныне Кропивницкий) с большим концертом, который прошел с ошеломляющим успехом, о чем сообщала тогдашняя пресса. Во время концерта звучали увертюра к «Рождественской ночи», украинская рапсодия «Думка-Шумка», романсы.

Основные произведения

Оперы

«Рождественская ночь » (1872, 2-я редакция 1874, 3-я редакция 1883)
«Сапфо» (1896)
«Ноктюрн» (1912)

Детские оперы

«Коза-Дереза» (1888)
«Пан Коцкий» (1891)
«Зима и Весна, или Снежная Королева» (1892)

Оперетты

«Черноморцы» (1872)

Произведения на слова Т. Шевченко

цикл «Музыка к Кобзарю» (1868-1901), включающий более 80-ти разнообразных вокальных жанров от песен до развёрнутых музыкально-драматических сцен.

Музыковедческие работы

«Характеристика музыкальных особенностей малорусских дум и песен, исполняемых кобзарем Остапом Вересаем» (1873)
«О торбане и музыке песен Видорта» (1892)
«Народные музыкальные инструменты на Украине» (1894)

Напишите отзыв о статье "Лысенко, Николай Витальевич"

Примечания

Ссылки

// InfoКиев

Отрывок, характеризующий Лысенко, Николай Витальевич

С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.

Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.
В стороне от тропинки, на засохшей пыльной траве, были свалены кучей домашние пожитки: перины, самовар, образа и сундуки. На земле подле сундуков сидела немолодая худая женщина, с длинными высунувшимися верхними зубами, одетая в черный салоп и чепчик. Женщина эта, качаясь и приговаривая что то, надрываясь плакала. Две девочки, от десяти до двенадцати лет, одетые в грязные коротенькие платьица и салопчики, с выражением недоумения на бледных, испуганных лицах, смотрели на мать. Меньшой мальчик, лет семи, в чуйке и в чужом огромном картузе, плакал на руках старухи няньки. Босоногая грязная девка сидела на сундуке и, распустив белесую косу, обдергивала опаленные волосы, принюхиваясь к ним. Муж, невысокий сутуловатый человек в вицмундире, с колесообразными бакенбардочками и гладкими височками, видневшимися из под прямо надетого картуза, с неподвижным лицом раздвигал сундуки, поставленные один на другом, и вытаскивал из под них какие то одеяния.
Женщина почти бросилась к ногам Пьера, когда она увидала его.
– Батюшки родимые, христиане православные, спасите, помогите, голубчик!.. кто нибудь помогите, – выговаривала она сквозь рыдания. – Девочку!.. Дочь!.. Дочь мою меньшую оставили!.. Сгорела! О о оо! для того я тебя леле… О о оо!
– Полно, Марья Николаевна, – тихим голосом обратился муж к жене, очевидно, для того только, чтобы оправдаться пред посторонним человеком. – Должно, сестрица унесла, а то больше где же быть? – прибавил он.
– Истукан! Злодей! – злобно закричала женщина, вдруг прекратив плач. – Сердца в тебе нет, свое детище не жалеешь. Другой бы из огня достал. А это истукан, а не человек, не отец. Вы благородный человек, – скороговоркой, всхлипывая, обратилась женщина к Пьеру. – Загорелось рядом, – бросило к нам. Девка закричала: горит! Бросились собирать. В чем были, в том и выскочили… Вот что захватили… Божье благословенье да приданую постель, а то все пропало. Хвать детей, Катечки нет. О, господи! О о о! – и опять она зарыдала. – Дитятко мое милое, сгорело! сгорело!
– Да где, где же она осталась? – сказал Пьер. По выражению оживившегося лица его женщина поняла, что этот человек мог помочь ей.
– Батюшка! Отец! – закричала она, хватая его за ноги. – Благодетель, хоть сердце мое успокой… Аниска, иди, мерзкая, проводи, – крикнула она на девку, сердито раскрывая рот и этим движением еще больше выказывая свои длинные зубы.
– Проводи, проводи, я… я… сделаю я, – запыхавшимся голосом поспешно сказал Пьер.
Грязная девка вышла из за сундука, прибрала косу и, вздохнув, пошла тупыми босыми ногами вперед по тропинке. Пьер как бы вдруг очнулся к жизни после тяжелого обморока. Он выше поднял голову, глаза его засветились блеском жизни, и он быстрыми шагами пошел за девкой, обогнал ее и вышел на Поварскую. Вся улица была застлана тучей черного дыма. Языки пламени кое где вырывались из этой тучи. Народ большой толпой теснился перед пожаром. В середине улицы стоял французский генерал и говорил что то окружавшим его. Пьер, сопутствуемый девкой, подошел было к тому месту, где стоял генерал; но французские солдаты остановили его.
– On ne passe pas, [Тут не проходят,] – крикнул ему голос.
– Сюда, дяденька! – проговорила девка. – Мы переулком, через Никулиных пройдем.
Пьер повернулся назад и пошел, изредка подпрыгивая, чтобы поспевать за нею. Девка перебежала улицу, повернула налево в переулок и, пройдя три дома, завернула направо в ворота.
– Вот тут сейчас, – сказала девка, и, пробежав двор, она отворила калитку в тесовом заборе и, остановившись, указала Пьеру на небольшой деревянный флигель, горевший светло и жарко. Одна сторона его обрушилась, другая горела, и пламя ярко выбивалось из под отверстий окон и из под крыши.
Когда Пьер вошел в калитку, его обдало жаром, и он невольно остановился.
– Который, который ваш дом? – спросил он.
– О о ох! – завыла девка, указывая на флигель. – Он самый, она самая наша фатера была. Сгорела, сокровище ты мое, Катечка, барышня моя ненаглядная, о ох! – завыла Аниска при виде пожара, почувствовавши необходимость выказать и свои чувства.
Пьер сунулся к флигелю, но жар был так силен, что он невольна описал дугу вокруг флигеля и очутился подле большого дома, который еще горел только с одной стороны с крыши и около которого кишела толпа французов. Пьер сначала не понял, что делали эти французы, таскавшие что то; но, увидав перед собою француза, который бил тупым тесаком мужика, отнимая у него лисью шубу, Пьер понял смутно, что тут грабили, но ему некогда было останавливаться на этой мысли.
Звук треска и гула заваливающихся стен и потолков, свиста и шипенья пламени и оживленных криков народа, вид колеблющихся, то насупливающихся густых черных, то взмывающих светлеющих облаков дыма с блестками искр и где сплошного, сноповидного, красного, где чешуйчато золотого, перебирающегося по стенам пламени, ощущение жара и дыма и быстроты движения произвели на Пьера свое обычное возбуждающее действие пожаров. Действие это было в особенности сильно на Пьера, потому что Пьер вдруг при виде этого пожара почувствовал себя освобожденным от тяготивших его мыслей. Он чувствовал себя молодым, веселым, ловким и решительным. Он обежал флигелек со стороны дома и хотел уже бежать в ту часть его, которая еще стояла, когда над самой головой его послышался крик нескольких голосов и вслед за тем треск и звон чего то тяжелого, упавшего подле него.
Пьер оглянулся и увидал в окнах дома французов, выкинувших ящик комода, наполненный какими то металлическими вещами. Другие французские солдаты, стоявшие внизу, подошли к ящику.
– Eh bien, qu"est ce qu"il veut celui la, [Этому что еще надо,] – крикнул один из французов на Пьера.
– Un enfant dans cette maison. N"avez vous pas vu un enfant? [Ребенка в этом доме. Не видали ли вы ребенка?] – сказал Пьер.
– Tiens, qu"est ce qu"il chante celui la? Va te promener, [Этот что еще толкует? Убирайся к черту,] – послышались голоса, и один из солдат, видимо, боясь, чтобы Пьер не вздумал отнимать у них серебро и бронзы, которые были в ящике, угрожающе надвинулся на него.
– Un enfant? – закричал сверху француз. – J"ai entendu piailler quelque chose au jardin. Peut etre c"est sou moutard au bonhomme. Faut etre humain, voyez vous… [Ребенок? Я слышал, что то пищало в саду. Может быть, это его ребенок. Что ж, надо по человечеству. Мы все люди…]
– Ou est il? Ou est il? [Где он? Где он?] – спрашивал Пьер.
– Par ici! Par ici! [Сюда, сюда!] – кричал ему француз из окна, показывая на сад, бывший за домом. – Attendez, je vais descendre. [Погодите, я сейчас сойду.]
И действительно, через минуту француз, черноглазый малый с каким то пятном на щеке, в одной рубашке выскочил из окна нижнего этажа и, хлопнув Пьера по плечу, побежал с ним в сад.
– Depechez vous, vous autres, – крикнул он своим товарищам, – commence a faire chaud. [Эй, вы, живее, припекать начинает.]
Выбежав за дом на усыпанную песком дорожку, француз дернул за руку Пьера и указал ему на круг. Под скамейкой лежала трехлетняя девочка в розовом платьице.
– Voila votre moutard. Ah, une petite, tant mieux, – сказал француз. – Au revoir, mon gros. Faut etre humain. Nous sommes tous mortels, voyez vous, [Вот ваш ребенок. А, девочка, тем лучше. До свидания, толстяк. Что ж, надо по человечеству. Все люди,] – и француз с пятном на щеке побежал назад к своим товарищам.
Пьер, задыхаясь от радости, подбежал к девочке и хотел взять ее на руки. Но, увидав чужого человека, золотушно болезненная, похожая на мать, неприятная на вид девочка закричала и бросилась бежать. Пьер, однако, схватил ее и поднял на руки; она завизжала отчаянно злобным голосом и своими маленькими ручонками стала отрывать от себя руки Пьера и сопливым ртом кусать их. Пьера охватило чувство ужаса и гадливости, подобное тому, которое он испытывал при прикосновении к какому нибудь маленькому животному. Но он сделал усилие над собою, чтобы не бросить ребенка, и побежал с ним назад к большому дому. Но пройти уже нельзя было назад той же дорогой; девки Аниски уже не было, и Пьер с чувством жалости и отвращения, прижимая к себе как можно нежнее страдальчески всхлипывавшую и мокрую девочку, побежал через сад искать другого выхода.

Когда Пьер, обежав дворами и переулками, вышел назад с своей ношей к саду Грузинского, на углу Поварской, он в первую минуту не узнал того места, с которого он пошел за ребенком: так оно было загромождено народом и вытащенными из домов пожитками. Кроме русских семей с своим добром, спасавшихся здесь от пожара, тут же было и несколько французских солдат в различных одеяниях. Пьер не обратил на них внимания. Он спешил найти семейство чиновника, с тем чтобы отдать дочь матери и идти опять спасать еще кого то. Пьеру казалось, что ему что то еще многое и поскорее нужно сделать. Разгоревшись от жара и беготни, Пьер в эту минуту еще сильнее, чем прежде, испытывал то чувство молодости, оживления и решительности, которое охватило его в то время, как он побежал спасать ребенка. Девочка затихла теперь и, держась ручонками за кафтан Пьера, сидела на его руке и, как дикий зверек, оглядывалась вокруг себя. Пьер изредка поглядывал на нее и слегка улыбался. Ему казалось, что он видел что то трогательно невинное и ангельское в этом испуганном и болезненном личике.
На прежнем месте ни чиновника, ни его жены уже не было. Пьер быстрыми шагами ходил между народом, оглядывая разные лица, попадавшиеся ему. Невольно он заметил грузинское или армянское семейство, состоявшее из красивого, с восточным типом лица, очень старого человека, одетого в новый крытый тулуп и новые сапоги, старухи такого же типа и молодой женщины. Очень молодая женщина эта показалась Пьеру совершенством восточной красоты, с ее резкими, дугами очерченными черными бровями и длинным, необыкновенно нежно румяным и красивым лицом без всякого выражения. Среди раскиданных пожитков, в толпе на площади, она, в своем богатом атласном салопе и ярко лиловом платке, накрывавшем ее голову, напоминала нежное тепличное растение, выброшенное на снег. Она сидела на узлах несколько позади старухи и неподвижно большими черными продолговатыми, с длинными ресницами, глазами смотрела в землю. Видимо, она знала свою красоту и боялась за нее. Лицо это поразило Пьера, и он, в своей поспешности, проходя вдоль забора, несколько раз оглянулся на нее. Дойдя до забора и все таки не найдя тех, кого ему было нужно, Пьер остановился, оглядываясь.
Фигура Пьера с ребенком на руках теперь была еще более замечательна, чем прежде, и около него собралось несколько человек русских мужчин и женщин.
– Или потерял кого, милый человек? Сами вы из благородных, что ли? Чей ребенок то? – спрашивали у него.
Пьер отвечал, что ребенок принадлежал женщине и черном салопе, которая сидела с детьми на этом месте, и спрашивал, не знает ли кто ее и куда она перешла.
– Ведь это Анферовы должны быть, – сказал старый дьякон, обращаясь к рябой бабе. – Господи помилуй, господи помилуй, – прибавил он привычным басом.
– Где Анферовы! – сказала баба. – Анферовы еще с утра уехали. А это либо Марьи Николавны, либо Ивановы.
– Он говорит – женщина, а Марья Николавна – барыня, – сказал дворовый человек.
– Да вы знаете ее, зубы длинные, худая, – говорил Пьер.
– И есть Марья Николавна. Они ушли в сад, как тут волки то эти налетели, – сказала баба, указывая на французских солдат.

Ошибка Lua в Модуль:CategoryForProfession на строке 52: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Никола́й Вита́льевич Лы́сенко (укр. Мико́ла Віта́лійович Ли́сенко ; 10 (22) марта , село Гриньки Кременчугского уезда Полтавской губернии (ныне Глобинского района Полтавской области) - 24 октября (6 ноября) , Киев) - украинский композитор , пианист , дирижёр , педагог , собиратель песенного фольклора и общественный деятель.

Биография

Н. В. Лысенко похоронен в Киеве на Байковом кладбище .

Киевские адреса

ул. Рейтарская, № 19 (жил на протяжении 1888-1894 годов).
ул. Саксаганского, № 95 (жил на протяжении 1898-1912 годов), теперь здесь Дом-музей Николая Лысенко .

Память

Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

Памятник Николаю Лысенко возле Национальной оперы Украины в Киеве

Имя Н. В. Лысенко носят улицы в Киеве и Львове , Львовская национальная музыкальная академия , Харьковский государственный академический театр оперы и балета (с 1944 года) и Киевская средняя специализированная школа-интернат.

В 1962 году струнному квартету Киевской государственной филармонии было присвоено имя Н. В. Лысенко. В том же году был организован музыкальный конкурс имени Николая Лысенко, имевший до 1992 года статус национального, а с 1992 года ставший международным .
29 декабря 1965 года рядом с Национальной оперой Украины на Театральной площади был открыт памятник Н. В. Лысенко. Скульптор А. А. Ковалёв , архитектор В. Г. Гнездилов .
Памятник установлен на родине композитора, в селе Гриньки .
В 1968 году вышел телевизионный фильм-спектакль «Интродукция» , посвящённый жизни и творчеству Н. В. Лысенко. Роль Лысенко исполнил артист П. С. Морозенко .
В 1983 году Знаменской музыкальной школе было присвоено имя Николая Лысенко.
В 1986 году на киностудии имени А. Довженко режиссёром Т. Левчуком был снят историко-биографический фильм «И в звуках память отзовётся…» , показывающий страницы из жизни Николая Витальевича Лысенко. Роль композитора в фильме исполнил артист Ф. Н. Стригун .
В киевской квартире Н. В. Лысенко по улице Саксаганского , 95, открыт мемориальный музей.
В 1992 году Почта Украины выпустила почтовую марку и художественный маркированный конверт с оригинальной маркой, посвящённые 150-летию со дня рождения Н. В. Лысенко.
В 2002 году к 160-летию со дня рождения композитора Национальный Банк Украины выпустил юбилейную монету номиналом 2 гривны . На аверсе монеты изображен нотный отрывок из композиции «Молитва за Украину» (1885), на реверсе - портрет Н. Лысенко.
Украинским музыкантам ежегодно присуждается Премия имени Николая Лысенко.

Творчество

Мы со Стеллой ошеломлённо молчали, до глубины души потрясённые рассказом Изидоры... Конечно же, мы наверняка были ещё слишком малы, чтобы постичь всю глубину подлости, боли и лжи, окружавших тогда Изидору. И наверняка наши детские сердца были ещё слишком добры и наивны, чтобы понять весь ужас предстоящего ей и Анне испытания... Но кое-что уже даже нам, таким малым и неопытным, становилось ясно. Я уже понимала, что то, что преподносилось людям, как правда, ещё совершенно не означало, что это правдой и было, и могло на самом деле оказаться самой обычной ложью, за которую, как ни странно, никто не собирался наказывать придумавших её, и никто почему-то не должен был за неё отвечать. Всё принималось людьми, как само собой разумеющееся, все почему-то были этим совершенно довольны, и ничто в нашем мире не становилось «с ног на голову» от возмущения. Никто не собирался искать виновных, никому не хотелось доказывать правду, всё было спокойно и «безветренно», будто стоял в наших душах полный «штиль» довольства, не беспокоимый сумасшедшими «искателями истины», и не тревожимый нашей уснувшей, забытой всеми, человеческой совестью...
Искренний, глубоко-печальный рассказ Изидоры омертвил болью наши детские сердца, даже не давая время очнуться... Казалось, не было предела бесчеловечным мукам, причиняемым чёрствыми душами уродливых палачей этой удивительной и мужественной женщине!.. Мне было искренне боязно и тревожно, только лишь думая о том, что же ждало нас по окончании её потрясающего рассказа!..
Я посмотрела на Стеллу – моя воинственная подружка испуганно жалась к Анне, не сводя с Изидоры потрясённо- округлившихся глаз... Видимо, даже её – такую храбрую и не сдающуюся – ошеломила людская жестокость.
Да, наверняка, мы со Стеллой видели больше, чем другие дети в свои 5-10 лет. Мы уже знали, что такое потеря, знали, что означает боль... Но нам ещё предстояло очень многое пережить, чтобы понять хоть малую часть того, что чувствовала сейчас Изидора!.. И я лишь надеялась, что мне никогда не придётся такого на себе по-настоящему испытать...
Я зачарованно смотрела на эту прекрасную, смелую, удивительно одарённую женщину, не в силах скрыть навернувшихся на глаза горестных слёз... Как же «люди» смели зваться ЛЮДЬМИ, творя с ней такое?!. Как Земля вообще терпела такую преступную мерзость, разрешая топтать себя, не разверзнув при этом своих глубин?!.
Изидора всё ещё находилась от нас далеко, в своих глубоко-ранящих воспоминаниях, и мне честно совсем не хотелось, чтобы она продолжала рассказывать дальше... Её история терзала мою детскую душу, заставляя сто раз умирать от возмущения и боли. Я не была к этому готова. Не знала, как защититься от такого зверства... И казалось, если сейчас же не прекратится вся эта раздирающая сердце повесть – я просто умру, не дождавшись её конца. Это было слишком жестоко и не поддавалось моему нормальному детскому пониманию...
Но Изидора, как ни в чём не бывало, продолжала рассказывать дальше, и нам ничего не оставалось, как только окунутся с ней снова в её исковерканную, но такую высокую и чистую, не дожитую земную ЖИЗНЬ...
Проснулась я на следующее утро очень поздно. Видимо тот покой, что подарил мне своим прикосновением Север, согрел моё истерзанное сердце, позволяя чуточку расслабиться, чтобы новый день я могла встретить с гордо поднятой головой, что бы этот день мне ни принёс... Анна всё ещё не отвечала – видимо Караффа твёрдо решил не позволять нам общаться, пока я не сломаюсь, или пока у него не появится в этом какая-то большая нужда.
Изолированная от моей милой девочки, но, зная, что она находится рядом, я пыталась придумать разные-преразные способы общения с ней, хотя в душе прекрасно знала – ничего не удастся найти. Караффа имел свой надёжный план, который не собирался менять, согласуя с моим желанием. Скорее уж наоборот – чем больше мне хотелось увидеть Анну, тем дольше он собирался её держать взаперти, не разрешая встречу. Анна изменилась, став очень уверенной и сильной, что меня чуточку пугало, так как, зная её упёртый отцовский характер, я могла только представить, как далеко она могла в своём упорстве пойти... Мне так хотелось, чтобы она жила!.. Чтобы палач Караффы не посягал на её хрупкую, не успевшую даже полностью распуститься, жизнь!.. Чтобы у моей девочки всё ещё было только впереди...
Раздался стук в дверь – на пороге стоял Караффа...
– Как вам почивалось, дорогая Изидора? Надеюсь, близость вашей дочери не доставила хлопот вашему сну?
– Благодарю за заботу, ваше святейшество! Я спала на удивление великолепно! Видимо, именно близость Анны меня успокоила. Смогу ли я сегодня пообщаться со своей дочерью?
Он был сияющим и свежим, будто уже меня сломил, будто уже воплотилась в жизнь его самая большая мечта... Я ненавидела его уверенность в себе и своей победе! Даже если он имел для этого все основания... Даже если я знала, что очень скоро, по воле этого сумасшедшего Папы, уйду навсегда... Я не собиралась ему так просто сдаваться – я желала бороться. До последнего моего вздоха, до последней минуты, отпущенной мне на Земле...
– Так что же вы решили, Изидора? – весело спросил Папа. – Как я уже говорил вам ранее, именно от этого зависит, как скоро вы увидите Анну. Я надеюсь, вы не заставите меня принимать самые жестокие меры? Ваша дочь стоит того, чтобы её жизнь не оборвалась так рано, не правда ли? Она и впрямь очень талантлива, Изидора. И мне искренне не хотелось бы причинять ей зла.
– Я думала, вы знаете меня достаточно давно, ваше святейшество, чтобы понять – угрозы не изменят моего решения... Даже самые страшные. Я могу умереть, не выдержав боли. Но я никогда не предам то, для чего живу. Простите меня, святейшество.
Караффа смотрел на меня во все глаза, будто услышал что-то не совсем разумное, что очень его удивило.
– И вы не пожалеете свою прекрасную дочь?!. Да вы более фанатичны, чем я, мадонна!..
Воскликнув это, Караффа резко встал и удалился. А я сидела, совершенно онемевшая. Не чувствуя своего сердца, и не в состоянии удержать разбегавшиеся мысли, будто все мои оставшиеся силы ушли на этот короткий отрицательный ответ.
Я знала, что это конец... Что теперь он возьмётся за Анну. И не была уверенна, смогу ли выжить, чтобы всё это перенести. Не было сил думать о мести... Не было сил думать вообще ни о чём... Моё тело устало, и не желало более сопротивляться. Видимо, это и был предел, после которого уже наступала «другая» жизнь.
Я безумно хотела увидеть Анну!.. Обнять её хотя бы раз на прощание!.. Почувствовать её бушующую силу, и сказать ей ещё раз, как сильно я её люблю...
И тут, обернувшись на шум у двери, я её увидела! Моя девочка стояла прямая и гордая, как негнущаяся тростинка, которую старается сломать надвигающийся ураган.
– Что ж, побеседуйте с дочерью, Изидора. Может быть, она сможет внести хоть какой-то здравый смысл в ваше заблудившееся сознание! Я даю вам на встречу один час. И постарайтесь взяться за ум, Изидора. Иначе эта встреча будет для вас последней...
Караффа не желал более играть. На весы была поставлена его жизнь. Так же, как и жизнь моей милой Анны. И если вторая для него не имела никакого значение, то за первую (за свою) он был готов пойти на всё.
– Мамочка!.. – Анна стояла у двери, не в состоянии пошевелиться. – Мама, милая, как же мы его уничтожим?.. Не сумеем ведь, мамочка!
Вскочив со стула, я подбежала к моему единственному сокровищу, моей девочке и, схватив в объятия, сжала что было сил...
– Ой, мамочка, ты меня так задушишь!.. – звонко засмеялась Анна.
А моя душа впитывала этот смех, как приговорённый к смерти впитывает тёплые прощальные лучи уже заходящего солнца...
– Ну что ты, мамочка, мы ведь ещё живы!.. Мы ещё можем бороться!.. Ты ведь мне сама говорила, что будешь бороться, пока жива... Вот и давай-ка думать, можем ли мы что-то сделать. Можем ли мы избавить мир от этого Зла.
Она снова меня поддерживала своей отвагой!.. Снова находила правильные слова...
Эта милая храбрая девочка, почти ребёнок, не могла даже представить себе, каким пыткам мог подвергнуть её Караффа! В какой зверской боли могла утонуть её душа... Но я-то знала... Я знала всё, что её ждало, если я не пойду ему навстречу. Если не соглашусь дать Папе то единственное, что он желал.
– Хорошая моя, сердце моё... Я не смогу смотреть на твои мучения... Я тебя не отдам ему, моя девочка! Севера и ему подобных, не волнует, кто останется в этой ЖИЗНИ... Так почему же мы должны быть другими?.. Почему нас с тобой должна волновать чья-то другая, чужая судьба?!.
Я сама испугалась своих слов... хотя в душе прекрасно понимала, что они вызваны всего лишь безысходностью нашего положения. И, конечно же, я не собиралась предавать то, ради чего жила... Ради чего погиб мой отец и бедный мой Джироламо. Просто, всего на мгновение захотелось поверить, что мы можем вот так взять и уйти из этого страшного, «чёрного» караффского мира, забыв обо всём... забыв о других, незнакомых нам людях. Забыв о зле...
Это была минутная слабость усталого человека, но я понимала, что не имела право допускать даже её. И тут, в довершении всего, видимо не выдержав более насилия, жгучие злые слёзы ручьём полились по моему лицу... А ведь я так старалась этого не допускать!.. Старалась не показывать моей милой девочке, в какие глубины отчаяния затягивалась моя измученная, истерзанная болью душа...
Анна грустно смотрела на меня своими огромными серыми глазами, в которых жила глубокая, совсем не детская печаль... Она тихо гладила мои руки, будто желая успокоить. А моё сердце криком кричало, не желая смиряться... Не желая её терять. Она была единственным оставшимся смыслом моей неудавшейся жизни. И я не могла позволить нелюди, звавшимся римским Папой, её у меня отнять!
– Мамочка, не волнуйся за меня – как бы прочитав мои мысли, прошептала Анна. – Я не боюсь боли. Но даже если это будет очень больно, дедушка обещал меня забрать. Я говорила с ним вчера. Он будет ждать меня, если нам с тобой не удастся... И папа тоже. Они оба будут меня там ждать. Вот только тебя оставлять будет очень больно... Я так люблю тебя, мамочка!..
Анна спряталась в моих объятиях, будто ища защиты... А я не могла её защитить... Не могла спасти. Я не нашла «ключа» к Караффе...
– Прости меня, солнышко моё, я подвела тебя. Я подвела нас обеих... Я не нашла пути, чтобы уничтожить его. Прости меня, Аннушка...
Час прошёл незаметно. Мы говорили о разном, не возвращаясь более к убийству Папы, так как обе прекрасно знали – на сегодняшний день мы проиграли... И не имело значения, чего мы желали... Караффа жил, и это было самое страшное и самое главное. Нам не удалось освободить от него наш мир. Не удалось спасти хороших людей. Он жил, несмотря ни на какие попытки, ни на какие желания. Несмотря ни на что...
– Только не сдавайся ему, мамочка!.. Прошу тебя, только не сдавайся! Я знаю, как тебе тяжело. Но мы все будем с тобой. Он не имеет права жить долго! Он убийца! И даже если ты согласишься дать ему то, что он желает – он всё равно уничтожит нас. Не соглашайся, мама!!!
Дверь открылась, на пороге снова стоял Караффа. Но теперь он казался очень чем-то недовольным. И я примерно могла предположить – чем... Караффа более не был уверен в своей победе. Это тревожило его, так как оставался у него только лишь этот, последний шанс.
– Итак, что же вы решили, мадонна?
Я собрала всё своё мужество, чтобы не показать, как дрожит мой голос, и совершенно спокойно произнесла:
– Я уже столько раз отвечала вам на этот вопрос, святейшество! Что же могло измениться за такое короткое время?
Приходило ощущение обморока, но, посмотрев в сияющие гордостью глаза Анны, всё плохое вдруг куда-то исчезло... Как же светла и красива была в этот страшный момент моя дочь!..
– Вы сошли с ума, мадонна! Неужели вы сможете так просто послать свою дочь в подвал?.. Вы ведь прекрасно знаете, что её там ждёт! Опомнитесь, Изидора!..
Вдруг, Анна вплотную подошла к Караффе и звонким ясным голосом произнесла:
– Ты не судья и не Бог!.. Ты всего лишь – грешник! Потому и жжёт Перстень Грешников твои грязные пальцы!.. Думаю, он одет на тебя не случайно... Ибо ты самый подлый из них! Ты не испугаешь меня, Караффа. И моя мать никогда не подчинится тебе!
Анна выпрямилась и... плюнула Папе в лицо. Караффа смертельно побледнел. Я никогда не видела, чтобы кто-то бледнел так быстро! Его лицо буквально в долю секунды стало пепельно-серым... а в его жгучих тёмных глазах вспыхнула смерть. Всё ещё стоя в «столбняке» от неожиданного поведения Анны, я вдруг всё поняла – она нарочно провоцировала Караффу, чтобы не тянуть!.. Чтобы скорее что-то решить и не мучить меня. Чтобы самой пойти на смерть... Мою душу скрутило болью – Анна напомнила мне девочку Дамиану... Она решала свою судьбу... а я ничем не могла помочь. Не могла вмешаться.
– Ну что ж, Изидора, думаю вы сильно пожалеете об этом. Вы плохая мать. И я был прав насчёт женщин – все они порождение дьявола! Включая мою несчастную матушку.
– Простите, ваше святейшество, но если ваша мать порождение Дьявола, то кем же тогда являетесь вы?.. Ведь вы – плоть от плоти её? – искренне удивившись его бредовым суждениям, спросила я.

Украинский композитор, пианист, дирижёр, педагог, собиратель песенного фольклора и общественный деятель.

В 1855 году Николая отдали во вторую Харьковскую гимназию, которую он закончил с серебряной медалью весной 1859 года. Во время обучения в гимназии Лысенко частным образом занимался музыкой (педагог - Н.Д. Дмитриев), став постепенно известным в Харькове пианистом. Его приглашали на вечера и балы, где Николай исполнял пьесы Бетховена, Моцарта, Шопена, играл танцы и импровизировал на темы украинских народных мелодий. По окончании гимназии Николай Витальевич поступил на естественнонаучный факультет Харьковского университета. Однако через год его родители переехали в Киев, и Николай Витальевич перевёлся на кафедру естественных наук физико-математического факультета Киевского университета. Закончив университет 1 июня 1864 года, Николай Витальевич уже в мае 1865 года получил степень кандидата естественных наук.

Николай Лысенко

По окончании Киевского университета и непродолжительной службы Н. В. Лысенко решает получить высшее музыкальное образование. В сентябре 1867 года он поступил в Лейпцигскую консерваторию, считавшуюся одной из лучших в Европе. Преподавателями по фортепиано у него были К. Рейнеке, И. Мошелес и Э. Венцель, по композиции - Э. Ф. Рихтер, по теории - Паперитц. Именно там Николай Витальевич понял, что важнее собирать, развивать и создавать украинскую музыку, чем копировать западных классиков.

Летом 1868 года Н. Лысенко женился на Ольге Александровне О’Коннор, которая приходилась ему троюродной племянницей и была на 8 лет младше. Однако после 12 лет совместной жизни Николай и Ольга, официально не оформляя развод, расстались по причине отсутствия детей.

Закончив с большим успехом в 1869 году обучение в Лейпцигской консерватории, Николай Витальевич вернулся в Киев, где прожил, с небольшим перерывом (с 1874 по 1876 годы Лысенко совершенствовал мастерство в области симфонической инструментовки в Петербургской консерватории в классе Н. А. Римского-Корсакова), чуть более сорока лет, занимаясь творческой, преподавательской и общественной деятельностью. Он принимал участие в организации воскресной школы для крестьянских детей, позднее - в подготовке «Словаря украинского языка», в переписи населения Киева, в работе Юго-западного отделения Русского географического общества.

В 1878 году Николай Лысенко занимает должность преподавателя по фортепиано в институте благородных девиц. В том же году он вступает в гражданский брак с Ольгой Антоновной Липской, которая была пианисткой и его ученицей. С ней композитор познакомился во время концертов в Чернигове. От этого брака Н. Лысенко имел пятеро детей. Ольга Липская умерла в 1900 году после рождения ребёнка.

В 1890-е годы, кроме преподавания в институте и частных уроков, Н. Лысенко работал в музыкальных школах С. Блуменфельда и Н. Тутковского.

Осенью 1904 года в Киеве начала работать Музыкально-драматическая школа (с 1913 года - имени Н. В. Лысенко), организованная Николаем Витальевичем. Это было первое украинское учебное заведение, предоставлявшее высшее музыкальное образование по программе консерватории. На организацию школы Н. Лысенко использовал средства, собранные его друзьями во время празднования 35-летия деятельности композитора в 1903 году для издания его произведений и покупки для него и детей дачи. В школе Николай Витальевич преподавал фортепиано. И школа, и Н. Лысенко как её директор находились под постоянным надзором полиции. В феврале 1907 года Николая Витальевича арестовали, но уже на следующее утро отпустили.

С 1908 по 1912 годы Н. Лысенко был председателем правления общества «Украинский Клуб». Это общество проводило большую общественно-просветительскую деятельность: организовывало литературные и музыкальные вечера, устраивало курсы для народных учителей. В 1911 году Лысенко возглавил комитеты по содействию сооружению памятника Т. Шевченко к 50-й годовщине со дня смерти поэта, созданные этим обществом.

Николай Лысенко умер 6 ноября 1912 года, внезапно от сердечного приступа. Проститься с композитором пришли тысячи людей, прибывшие со всех регионов Украины. Отпевали Лысенко во Владимирском соборе. Хор, шедший впереди траурной процессии, составлял 1200 человек, пение его было слышно даже в центре Киева. Н. В. Лысенко похоронен в Киеве на Байковом кладбище.

Творчество

Во время обучения в Киевском университете, стремясь приобрести как можно больше музыкальных знаний, Николай Лысенко изучал оперы А. Даргомыжского, Глинки, А. Серова, знакомился с музыкой Вагнера и Шумана. Именно с этого времени он начинает сбор и гармонизацию украинских народных песен, так, например, он записал свадебный обряд (с текстом и музыкой) в Переяславском уезде. Кроме того, Н. Лысенко являлся организатором и руководителем студенческих хоров, с которыми выступал публично.

Во время обучения в Лейпцигской консерватории в октябре 1868 года Н. В. Лысенко издал «Сборник украинских песен для голоса с фортепиано» - первый выпуск своих обработок из сорока украинских народных песен, которые помимо практического назначения, имеют большую научно-этнографическую ценность. В том же 1868 году он написал своё первое значительное произведение - «Заповит» («Завещание») на слова Т. Шевченко, к годовщине со дня смерти поэта. Это произведение открыло цикл «Музыка к Кобзарю», который включал более 80-ти вокально-инструментальных произведений разных жанров, изданных семью сериями, последняя из которых вышла в 1901 году.

Н. В. Лысенко находился в центре музыкальной и национально-культурной жизни Киева. Входя в 1872-1873 годах в состав дирекции Русского музыкального общества, принимал активное участие в его концертах, проводимых по всей Украине; руководил хором из 50-ти певцов, организованным в 1872 году при «Филармоническом обществе любителей музыки и пения»; принимал участие в «Кружке любителей музыки и пения», «Кружке любителей музыки» Я. Спиглазова. В 1872 году кружок, руководимый Н. Лысенко и М. Старицким, добился разрешения на публичные постановки пьес на украинском языке. В том же году Лысенко написал оперетты «Черноморцы» и «Рождественская ночь» (позднее переработанная в оперу), прочно вошедшие в театральный репертуар, став основой украинского национального оперного искусства. В 1873 году была издана первая музыковедческая работа Н. Лысенко об украинском музыкальном фольклоре «Характеристика музыкальных особенностей малорусских дум и песен, исполняемых кобзарем Остапом Вересаем». В этот же период Николай Витальевич пишет много фортепианных произведений, а также симфоническую фантазию на украинские народные темы «Казак-Шумка».

В петербургский период Н. Лысенко принимал участие в концертах Русского географического общества, руководил хоровыми курсами. Совместно с В. Н. Пасхаловым Николай Витальевич устраивал концерты хоровой музыки в «Соляном городке», в программу которых входили украинские, русские, польские, сербские песни и произведения самого Лысенко. У него завязываются дружеские отношения с композиторами «Могучей кучки». В Петербурге им была написана первая рапсодия на украинские темы, первый и второй концертные полонезы, соната для фортепиано. Там же Лысенко начал работу над оперой «Маруся Богуславка» (неокончена) и сделал вторую редакцию оперы «Рождественская ночь». В Петербурге вышел его сборник девичьих и детских песен и танцев «Молодощи» («Молодые годы»).

Возвратясь в 1876 году в Киев, Николай Лысенко развернул активную исполнительскую деятельность. Он устраивал ежегодные «Славянские концерты», выступал как пианист в концертах Киевского отделения Российского музыкального общества, на вечерах Литературно-артистичного общества, членом правления которого он был, в ежемесячных народных концертах в зале Народной аудитории. Организовывал ежегодные шевченковские концерты. Из семинаристов и студентов, знакомых с нотной грамотой, Николай Витальевич заново организует хоры, в которых получили начала художественного образования К. Стеценко, П. Демуцкий, Л. Ревуцкий, О. Лысенко и другие. Денежный сбор от концертов шёл на общественные нужды, например, в пользу 183 студентов Киевского университета, отданных в солдаты за участие в антиправительственной демонстрации 1901 года. В это время им были написаны почти все его произведения для фортепиано крупной формы, в том числе вторая рапсодия, третий полонез, ноктюрн до-диез минор. В 1880 году Н. Лысенко начинает работу над самым значительным своим произведением - оперой «Тарас Бульба» по одноимённой повести Н. Гоголя на либретто М. Старицкого, которую завершит лишь спустя десять лет. В 1880-е годы Лысенко пишет такие произведения как «Утопленница» - лирико-фантастическая опера по «Майской ночи» Н. Гоголя на либретто М. Старицкого; «Радуйся, ниво неполитая» - кантата на стихи Т. Шевченко; третью редакцию «Рождественской ночи» (1883). В 1889 году Николай Витальевич совершенствует и оркеструет музыку к оперетте «Наталка Полтавка» по произведению И. Котляревского, в 1894 году он пишет музыку к феерии «Волшебный сон» на текст М. Старицкого, а в 1896 году оперу «Сапфо».

Среди авторских достижений Н. Лысенко необходимо также отметить создание нового жанра - детской оперы. С 1888 по 1893 годы он пишет три детские оперы по мотивам народных сказок на либретто Днепровой-Чайки: «Коза-Дереза», «Пан Коцький (Котский)», «Зима и Весна, или Снежная Королева». «Коза-Дереза» стала своеобразным подарком Николая Лысенко своим детям.

С 1892 по 1902 годы Николай Лысенко четыре раза устраивал гастрольные концерты по Украине, так называемые «хоровые путешествия», в которых исполнялись преимущественно его собственные хоровые произведения на тексты Шевченко и обработки украинских песен. В 1892 году выходит искусствоведческое изыскание Лысенко «О торбане и музыке песен Видорта», а в 1894 - «Народные музыкальные инструменты на Украине».

В 1905 году Н. Лысенко совместно с А. Кошицем организовал хоровое общество «Боян», с которым устраивал хоровые концерты украинской, славянской и западноевропейской музыки. Дирижёрами концертов были он сам и А. Кошиц. Однако из-за неблагоприятных политических условий и отсутствия материальной базы, общество распалось, просуществовав немногим более года. В начале XX века Лысенко пишет музыку к драматическим спектаклям «Последняя ночь» (1903) и «Гетман Дорошенко». В 1905 году им было написано произведение «Эй, за наш родной край». В 1908 году был написан хор «Тишайший вечер» на слова В. Самойленко, в 1912 году - опера «Ноктюрн», создаются лирические романсы на тексты Леси Украинки, Днипровой Чайки, А. Олеся. В последние годы жизни Николай Витальевич пишет ряд произведений из области духовной музыки, продолживших, основанный им ещё в конце XIX века «Херувимской» цикл: «Пречистая Дева, мать русского края» (1909), «Камо пойду от лица Твоего, Господи» (1909), «Дева днесь Пресущественного раждает», «Крестным древом»; в 1910 году на текст Т. Шевченко был написан «Давидов псалом».

Одним из самых удивительных произведений Кафки является рассказ «Превращение» (1916). Удивительно уже первое предложение рассказа: “Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Замза обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое”. О превращении героя сообщается без всякого введения и мотивировки. Мы привыкли, что фантастические явления мотивируются сновидением, но первое слово рассказа, как назло, - “проснувшись”. В чём причина столь невероятного происшествия? Об этом мы так и не узнаем.

Но удивительнее всего, по замечанию Альбера Камю, отсутствие удивления у самого главного героя. “Что со мной случилось?”, “Хорошо бы ещё немного поспать и забыть всю эту чепуху”, - поначалу досадует Грегор. Но вскоре смиряется со своим положением и обликом - панцирно-твёрдой спиной, выпуклым чешуйчатым животом и убогими тонкими ножками.

Почему Грегор Замза не возмущается, не ужасается? Потому что он, как и все основные персонажи Кафки, с самого начала не ждёт от мира ничего хорошего. Превращение в насекомое - это лишь гипербола обычного человеческого состояния. Кафка как будто задаётся тем же вопросом, что и герой «Преступления и наказания» Ф.М. Достоевского: “вошь” ли человек или “право имеет”. И отвечает: “вошь”. Более того: реализует метафору, превратив своего персонажа в насекомое.

Известно высказывание Л.Н. Толстого о прозе Л.Андреева: “Он пугает, а мне не страшно”. Кафка, напротив, никого не хочет пугать, но читать его страшно. В его прозе, по словам Камю, “безмерный ужас порождается <…> умеренностью”. Чёткий, спокойный язык, как ни в чём не бывало описывающий портрет на стене, вид за окном, увиденные глазами человека-насекомого, - это отстранение пугает гораздо больше, чем крики отчаянья.

Гипербола и реализованная метафора здесь не просто приёмы - слишком личный смысл в них вкладывает писатель. Неслучайно так похожи фамилии “Замза” и “Кафка”. Хотя в разговоре со своим другом Г.Яноухом автор «Превращения» и уточняет: “Замза не является полностью Кафкой”, - но всё же признаёт, что его произведение “бестактно” и “неприлично”, потому что слишком автобиографично. В своём дневнике и «Письме отцу» Кафка подчас говорит о себе, о своём теле почти в тех же выражениях, что и о своём герое: “Моё тело слишком длинно и слабо, в нём нет ни капли жира для создания благословенного тепла”; “…Я вытягивался в длину, но не знал, что с этим поделать, тяжесть была слишком большой, я стал сутулиться; я едва решался двигаться”. На что более всего похож этот автопортрет? На описание трупа Замзы: “Тело Грегора <…> стало совершенно сухим и плоским, и это по-настоящему стало видно только теперь, когда его уже не приподнимали ножки…”

Превращением Грегора Замзы доведено до предела авторское ощущение трудности бытия. Человеку-насекомому непросто перевернуться со спины на ножки, пролезть в узкую дверную створку. Прихожая и кухня становятся для него почти недосягаемыми. Каждый его шаг и манёвр требует огромных усилий, что подчёркнуто подробностью авторского описания: “Сперва он хотел выбраться из постели нижней частью своего туловища, но эта нижняя часть, которой он, кстати, ещё не видел, да и не мог представить себе, оказалась малоподвижной; дело шло медленно”. Но таковы и законы кафкианского мира в целом: здесь, как в кошмарном сне, отменён автоматизм естественных реакций и инстинктов. Персонажи Кафки не могут, как Ахиллес в известной математической загадке, догнать черепаху, не в состоянии пройти из пункта А в пункт В. Им стоит огромных усилий управляться со своим телом: в рассказе «На галёрке» ладоши у хлопающих “на самом деле - как паровые молоты”. Весьма характерна загадочная фраза в дневнике Кафки: “Его собственная лобная кость преграждает ему дорогу (он в кровь разбивает себе лоб о собственный лоб)”. Тело здесь воспринимается как внешнее препятствие, едва ли преодолимое, а физическая среда - как чуждое, враждебное пространство.

Превращая человека в насекомое, автор выводит ещё одно неожиданное уравнение. Даже после того, что с ним случилось, Грегор продолжает мучаться прежними страхами - как бы не опоздать на поезд, не потерять работу, не просрочить платежи по семейным долгам. Человек-насекомое долго ещё беспокоится, как бы не прогневить управляющего фирмы, как бы не огорчить отца, мать, сестру. Но в таком случае - какое же мощное давление социума испытывал он в своей былой жизни! Его новое положение оказывается для Грегора едва ли не проще прежнего - когда он работал коммивояжёром, содержал своих родных. Свою печальную метаморфозу он воспринимает даже с некоторым облегчением: с него теперь “снята ответственность”.

Мало того, что общество воздействует на человека извне: “И почему Грегору суждено было служить в фирме, где малейший промах вызывал сразу самые тяжкие подозрения?” Оно ещё внушает чувство вины, воздействующее изнутри: “Разве её служащие были все как один прохвосты, разве среди них не было надёжного и преданного человека, который, хоть он и не отдал делу несколько утренних часов, совсем обезумел от угрызений совести и просто не в состоянии покинуть постель?” Под этим двойным прессом - не так уж “маленький человек” далёк от насекомого. Ему только и остаётся забиться в щель, под диван - и так освободиться от бремени общественных обязанностей и повинностей.

А что же семья? Как родные относятся к ужасной перемене, происшедшей с Грегором? Ситуация парадоксальна. Грегор, ставший насекомым, понимает родных ему людей, старается быть деликатным, чувствует к ним, вопреки всему, “нежность и любовь”. А люди - даже не стараются его понять. Отец с самого начала проявляет враждебность по отношению к Грегору, мать - растерянна, сестра Грета - старается проявить участие. Но это различие реакций оказывается мнимым: в конце концов семья объединяется в общей ненависти к уродцу, в общем желании избавиться от него. Человечность насекомого, животная агрессия людей - так привычные понятия превращаются в собственную противоположность.

Автобиографический подтекст «Превращения» связан с отношениями Кафки и его отца.

Финал рассказа философ Морис Бланшо назвал “верхом ужасного”. Получается своего рода пародия на “happy end”: Замзы полны “новых мечтаний” и “прекрасных намерений”, Грета расцвела и похорошела - но всё это благодаря смерти Грегора. Сплочённость возможна только против кого-то, того, кто более всего одинок. Смерть одного ведёт к счастью других. Люди питаются друг другом. Перефразируя Т.Гоббса (“человек человеку - волк”), можно так сформулировать тезис Кафки: человек человеку - насекомое.

“Классическая трагедия и трагедия последующих веков предполагали трагическую вину героя или трагическую ответственность за свободно им выбираемую судьбу, - писала Л.Гинзбург. - ХХ век принёс новую трактовку трагического, с особой последовательностью разработанную Кафкой. Это трагедия посредственного человека, бездумного, безвольного <…> которого тащит и перемалывает жестокая сила”.

В рассказе о человеке-насекомом многое удивляет. Но ни разрыв логических связей, ни отсутствие мотивировки, ни пугающая странность гипербол, реализованных метафор, парадоксов - всё это не исчерпывает глубины кафкианского абсурда. Любая интерпретация Кафки сталкивается с неизбежным противоречием (предложенная выше, конечно, - не исключение) - загадки без ключа. Так, «Превращение» походит на притчу, аллегорический рассказ - по всем признакам, кроме одного, самого главного. Все толкования этой притчи так и останутся сомнительными. Это принципиально необъяснимая аллегория, притча с изъятым смыслом: “Чем дальше мы продвигаемся в чтении <…> тем больше убеждаемся, что перед нами развёртывается прозрачная аллегория, которой вот-вот мы угадаем смысл. Этот смысл, он нам нужен, мы его ждём, ожидание нарастает с каждой страницей, книга становится похожей на кошмар за минуту перед пробуждением, - но пробуждения так и не будет до конца. Мы обречены на бессмыслицу, на безысходность, непробудную путаницу жизни; и в мгновенном озарении вдруг мы понимаем: только это Кафка и хотел сказать”.

Но в этом нет произвола. Писатель точно подмечает провалы смысла в реальном, окружающем нас мире.

Возьмем к примеру его известный рассказ "Превращение". Всем известно, что этот рассказ начинается с того, что мелкий комивояжер Грегор Замза однажды утром просыпается как бы и самим собой Грегором Замзой, сознание Грегбра Замзы, но внешне он просыпается огромным насекомым. Он превращается в насекомое, и далее следует такое вот клиническое описание жизни этого насекомого и людей, которые его окружают. Там и ужас, и возмущение, и отвращение, и страх Замзы, и так далее, и тому подобное. Все что угодно. Все описано чрезвычайно подробно, все очерчено, все обсказано, как там его служанка, которая убирает в комнате пытается каждый раз шваброй его шваркнуть за голову, потому что он ей страшно не нравится, втихоря естественно, потому что он все же хозяин, хотя и насекомое. Все описано, вот такие мельчайшие детали, кроме одной единственной вещи - никто, ни Замза, ни те, кто его окружает не задаются ни разу одним единственным вопросом: "Почему?", "Как так получилось, что Замза стал насекомым?". Каждый из них, в принципе, принимает это, как кошмар, трагедию, как позор семьи, и так далее, но никто не задает вопроса: "Почему?". Все принимают это, как данность. А в мире, где как данность принимается превращение человека в насекомое, этот мир мы "своим" признать не можем. Наше уже читательское "Я" оно этому будет сопротивляться. И вот отсюда возникает ощущение того, что это мир и "наш", и "не наш". Это мир Кафки. Он знаком, и он чужой. В нем есть все, что есть у нас, и есть что-то, нельзя сказать фантастическое, это не фантастика, конечно, в нем есть что-то странное, в нем есть что-то абсурдное вот в этом философском смысле. Вот так произошло. Никто не спрашивает: "Почему?" -просто потому что событие происходит. Все. Вот это и есть абсурдизм. Событие происходит. Оно не хорошее, не плохое, оно ни чем не вызвано, но оно есть, и мы его принимаем.

Похожая информация.