Когда в российской империи праздновали рождество. Новой год в стиле царской россии: как рождество отмечали до революции. Облачение в обновки

Сегодня Новый год - это ставший уже анекдотом салат «Оливье» (кстати, с настоящим «Оливье» имеющий мало общего), разгуляй до утра с неизменной головной болью на следующий день - вернее, вечер, канонады из пиротехники… Елки ставятся в городах чуть не в первых числах ноября, и тогда же повсеместно в изобилии появляется очередной «символ года» - уродливое животное, обрастающее тут же своей сомнительной мифологией. К Рождеству, которое по календарному казусу оказалось посленовогодним праздником, все подарки подарены, разносолы съедены, елки осыпались…

А как традиционно в России праздновали Рождество Христово - главный зимний праздник - и Новый год? Об этом нам напоминает статья из журнала «Живая история» (2015. № 7), выпускаемого Музеем современной истории России.

Это была череда праздников, начинавшаяся Рождеством (25 декабря по действовавшему тогда юлианскому календарю), затем - Новый год, в народе по-другому именуемый Васильевым днем (1 января), и наконец Крещение (6 января).

В старину готовились к праздникам заранее, самый главный день подготовки приходился на Сочельник - 24 декабря. Даже в нерелигиозных семьях, где пост соблюдался нестрого, в Сочельник обычно постились. В купеческих и мещанских домах пост соблюдался строже, чем в дворянских, в том числе и обычай не есть до «первой звезды».

После богослужения простой люд традиционно отправлялся колядовать, то есть ходить по соседским домам с песнями, прославляющими Рождество Спасителя. Само название - колядки - имеет гораздо более древнее происхождение: оно восходит к временам, когда славяне пели песни в честь языческого бога Коляды. Теперь колядками славили Христа и, как в древности, желали хозяину дома богатства и благополучия. Впрочем, коренные москвичи не употребляли слова «колядовать» - говорили «славить». Каждая семья ожидала христославов, приготавливая для них угощение. Обычно это были «козули» - пряники в форме коровы или козы, которые символизировали животных, находившихся в хлеву во время рождения Иисуса Христа.

Каждый считал посещение церкви в Рождество своим не только личным, но и общественным долгом

В сам день Рождества было обязательно попасть в церковь, и тут в городах возникала проблема переполненности церквей, и в домовых храмах различных учреждений вводили специальные билеты на праздничное богослужение. У некоторых появлялась еще одна предпраздничная забота - билеты на заутреню в церковь достать. Каждый уважающий себя житель считал посещение церкви в этот день своим не только личным, но и общественным долгом.

Главный реформатор новогодних гуляний в России - Петр I - ввел традицию пышно отмечать Новый год: с танцами, песнями, запуском шутих и фейерверков, украшением домов и общественных зданий хвойными ветвями. Обычай же наряжать рождественскую елку появился значительно позднее - в 30-х годах XIX века, в царствование императора Николая I. При императоре Александре III было положено начало традиции посещения многочисленных елок членами императорской семьи. Ежегодно 25 декабря после фамильного завтрака император с детьми и великими князьями приезжал в манеж Кирасирского полка на елку для нижних чинов Собственного Его Величества конвоя, Сводно-гвардейского батальона и Дворцовой полиции. На следующий день елка повторялась для чинов, бывших накануне в карауле. Императрица Мария Федоровна лично раздавала солдатам и казакам подарки. Для офицеров праздник устраивался 26 декабря в Арсенальном зале Гатчинского дворца. Напротив бильярда стояли елка и стол с подарками, после раздачи даров всех угощали чаем. Александр III считал своим долгом разделить рождественские праздники с людьми, обеспечивавшими его личную безопасность.

К концу XIX века предписания Петра I об украшении домов хвойными ветками не соблюдались. Единственными зданиями, где эта традиция сохранилась, были, как ни странно, кабаки. Перед Новым годом у ворот питейных заведений или на их крышах ставились елки, привязанные к колу. Стояли они там до следующего года и были своеобразным «фирменным» знаком питейных заведений. Иногда вместо елок ставили молодые сосенки. Этот обычай продержался в течение XVIII и XIX веков. Есть мнение, что ругательство «елки-палки» связано именно с этим отличительным знаком распивочных. Все остальные здания украшали по-разному - флагами и лентами, вдоль улиц ставили и зажигали плошки с жиром, а с появлением электричества стали покупать или брать в аренду электрические гирлянды.

В самом конце XIX века в крупных российских городах появляются многочисленные елочные базары. Один из основных в Москве располагался на Театральной площади (прямо перед Большим театром). Выбор елки был особой традицией, с прогулкой по базару и почти обязательной покупкой сбитня и калача. Приготовление елки было делом особенным. Украшалась она либо канонично - после всенощной, либо до всенощной. После того как празднество заканчивалось, игрушки снимали с елки и раздавали детям. Как писала столичная пресса, один из петербургских богачей заказал «искусственную елку вышиною в 3,5 аршина, которая была обвита дорогой материею и лентами… Верхушка елки была испещрена ленточками разных цветов; верхние ветви ее были увешаны дорогими игрушками и украшениями: серьгами, перстнями и кольцами; нижние ветви - цветами и конфетами и разнообразными фруктами. Комната, где находилась елка, была освещена большими огнями; повсюду блистала пышность и роскошь. После угощения детей заиграла музыка. По окончании вечера пустили детей срывать с елки все то, что висело на ней. Детям позволялось влезать на дерево; кто проворнее и ловчее, тот пользуется правом брать себе все, что достанет, но так как елка была высокая и не многие отваживались влезать, то им помогали их сестрицы: они подставляли стулья и указывали на самые заманчивые для них вещи».

Детские подарки под елкой были обязательны. В многодетных дворянских семьях традиционной была игра в «передачу»: подарки завертывались в несколько слоев бумаги. Разворачивать их надо было постепенно, передавая подарок тому, чье имя значилось на очередной обертке. После всенощной на елке ненадолго зажигали свечи для детей, а вокруг дерева водили хороводы. Детские праздники устраивались и на второй и третий день Рождества. Со временем елочные украшения стали более изысканными, появились определенные правила украшения рождественской ели. Ее верхушку венчала Вифлеемская звезда. Всевозможные фигурные пряники и печенье (часто по-прежнему в форме животных) сменили обязательные во времена средневековья вафли. Потом все упростилось, на еловых ветках стали развешивать разноцветные игрушки, фонарики, корзинки. А еще позже пришла мода на игрушки из папье-маше, фарфора, тисненого картона, стекляруса и приклеенного бисера, прозрачного и матового стекла.

До революции выходными - не рабочими - днями были 25 и 26 декабря, 1 и 6 января. Промежуточные дни были рабочими. В первый день Рождества и на 1 января у всех сословий в обычае были походы друг к другу «с поздравлением». В дворянской среде был обычай устраивать торжественные новогодние светские рауты: представители знати «при полном параде» совершали короткие визиты, разъезжая по городу от дома к дому и поздравляя хозяев. И если для одних это был один из вариантов развлечения, то для других такой обычай стал «праздничной повинностью». Эту сторону с юмором и даже сарказмом описал Антон Чехов в своих рассказах «Новогодняя пытка» и «Новогодние великомученики».

«В приемном покое, полежав часа полтора и выпив целую склянку валерьяны, чиновник приходит в чувство… Узнают, что он титулярный советник Герасим Кузьмич Синклетеев.

Что у вас болит? - спрашивает его полицейский врач.

С Новым годом, с новым счастьем… - бормочет он, тупо глядя в потолок и тяжело дыша.

И вас также… Но… что у вас болит? Отчего вы упали? Припомните-ка! Вы пили что-нибудь?

Не… нет…

Но отчего же вам дурно сделалось?

Ошалел-с… Я… я визиты делал…

Много, стало быть, визитов сделали?

Не… нет, не много-с… От обедни пришедши… выпил я чаю и пошел к Николаю Михайлычу… Тут, конечно, расписался… Оттеда пошел на Офицерскую… к Качалкину… Тут тоже расписался… Еще помню, тут в передней меня сквозняком продуло… От Качалкина на Выборгскую сходил, к Ивану Иванычу… Расписался…

Еще одного чиновника привезли! - докладывает городовой.

От Ивана Иваныча, - продолжает Синклетеев, - к купцу Хрымову рукой подать… Зашел

Поздравить… с семейством… Предлагают выпить для праздника… А как не выпить? Обидишь, коли не выпьешь… Ну, выпил рюмки три… колбасой закусил… Оттеда на Петербургскую сторону к Лиходееву… Хороший человек…

И все пешком?

Пешком-с… Расписался у Лиходеева… От него пошел к Пелагее Емельяновне… Тут завтракать посадили и кофеем попотчевали. От кофею распарился, оно, должно быть, в голову и ударило… От Пелагеи Емельяновны пошел к Облеухову… Облеухова Василием звать, именинник… Не съешь именинного пирога - обидишь…»

К концу XIX века появился еще один способ поздравить с праздником - отправить почтовую открытку. Сразу возникла традиция дарения открыток. Первая такая открытка появилась в России к Пасхе 1897 года, и уже через пару лет отечественный рынок был заполнен сотнями разнообразных пасхальных и рождественских сюжетов. С выпуском русскоязычных поздравительных открыток отечественный ассортимент становится самым разнообразным в Европе.

На Святки, пока высший свет веселился на балах и маскарадах, простые горожане развлекались на катальных горах, которые часто стояли потом до Масленицы, и в балаганах, где давались незамысловатые представления. В Петербурге они располагались в основном на Царицыном лугу или на Марсовом поле, в Москве - под Новинским монастырем (район нынешнего Новинского бульвара), потом переместились на Девичье поле (сейчас это Хамовники). В Москве на Соборной площади появлялась традиционная елка, в Манеже играли самодеятельные концерты, на Воробьевых горах организовывали фейерверк, а городская знать бронировала места в популярных ресторанах. Так, если в период новогодних празднеств в Москве гостил император, главный новогодний бал устраивался в Большом Кремлевском дворце в первых числах января.

Традицию новогодних фейерверков на Воробьевых горах еще в 1891 году завел московский ресторатор Степан Крынкин. Его кабак с незамысловатым названием «У Крынкина» располагался на нынешней улице Косыгина, метров на 150 левее смотровой площадки. После реконструкции в 1904 году по всему периметру здания вытянулась длинная терраса со столиками, гости которой могли видеть всю Москву. Именно для увеселения посетителей владелец решился проводить новогодние пиротехнические шоу, которые благодаря расположению кабака было видно и из центра города. Местная публика в новогоднюю ночь сплошь состояла из богатых замоскворецких семей.

Со временем Новый год стал «обрастать» своими традициями. Вечер накануне Нового года стали называть «щедрым». Обильный праздничный стол, по народному поверью, как бы обеспечивал благополучие на весь предстоящий год и считался залогом богатства семьи. Поэтому его стремились украсить всем тем, что хотели бы иметь в достатке в своем хозяйстве. А вот традиция пить шампанское, как гласит легенда, появилась после разгрома наполеоновской армии. В 1813 году русскими были опустошены винные погреба мадам Клико. Мадам не очень-то этому противилась и вроде бы даже сказала, что «Россия покроет убытки». Это действительно и произошло, так как вино Дома Клико оказалось превосходным и его часто стали выписывать в Россию. Французское шампанское «Мадам Клико» с тех пор стало неизменным атрибутом новогодних празднеств.

Наталья Рогожина,

кандидат исторических наук

Пышные праздники сменились тотальным дефицитом

Праздники столетней давности традиционно ассоциируются со сказкой и изобилием: невероятной красоты ёлки, ломящийся от яств стол, счастливые дети и забытые сегодня обычаи... Однако лубочной картинка новогоднего праздника присутствовала не всегда: например, ровно сто лет назад нашим предкам было совсем не до гуляний - дефицит, вызыванный Первой мировой войной, спровоцировал нехватку привычных атрибутов праздника. «МК» вспомнил, без чего не мыслили праздник наши предки и от чего им пришлось отказаться к 1917 году.

Празднование Рождества и Нового года - традиционно таинство, любимое детьми: взрослые куда больше значения придавали религиозной сути праздника, а не наряженной ёлке и марципанам.

Родившаяся в 1894 году Анастасия Цветаева, сестра поэтессы, писала в «Воспоминаниях» о рождественском празднике своего детства: «Дом был полон шорохов, шелеста, затаенности за закрытыми дверями залы – и прислушивания сверху, из детских комнат, к тому, что делается внизу. Предвкушалась уже мамина «панорама» с ее волшебными превращениями. Запахи поднимали дом, как волны корабль.

Одним глазком, в приоткрытую дверь, мы видели горы тарелок парадных сервизов, перемываемых накануне, десертные китайские тарелочки, хрустальный блеск ваз, слышали звон бокалов и рюмок. Несли на большом блюде ростбиф с розовой серединкой (которую я ненавидела), черную паюсную икру. Ноздри ловили аромат «дедушкиного» печенья... О! Настало же!

Самое главное, такое любимое, что - страшно: медленно распахиваются двери в лицо нам, летящим с лестницы, парадно одетым, – и над всем, что движется, блестит, пахнет она, снизу укутанная зеленым и золотистым. Ее запах заглушает запахи мандаринов и восковых свечей. У нее лапы бархатные, как у Васи. Ее сейчас зажгут. Она ждет. Подарки еще закрыты. Шары еще тускло сияют – синие, голубые, малиновые; золотые бусы и серебряный «дождь» – все ждет… Папа подносит к свече первую спичку – и начинается Рождество!».

Праздничные гуляния были любимым временем для детей - в это время в Москве появлялись карусели и другие ярмарочные забавы, в дома приносили лакомства и игрушки, встречи с которыми ожидали целый год.

Кстати, и подарки до революции чаще дарили только детям - взрослые ограничивались приготовлениями к празднику. О таком пишет и Тэффи (урожденная Мирра Лохвицкая) в одном из своих рассказов: «Рождество в тот год подходило грустное и заботное. Надо было, значит, непременно елку схлопотать. Выписала, по секрету, от Мюра и Мерелиза картонажи. Разбирала ночью. Картонажи оказались прямо чудесные: попугаи в золотых клеточках, домики, фонарики, но лучше всего был маленький ангел, с радужными слюдяными крылышками, весь в золотых блестках. Он висел на резинке, крылышки шевелились. Из чего он был, - не понять. Вроде воска. Щечки румяные и в руках роза. Я такого чуда никогда не видала. Сам веселый, румяный и вместе нежный.

Такого бы ангела спрятать в коробочку, а в дурные дни, когда почтальон приносит злые письма и лампы горят тускло, и ветер стучит железом на крыше, - вот тогда только позволить себе вынуть его и тихонько подержать за резиночку и полюбоваться, как сверкают золотые блестки и переливаются слюдяные крылышки».

Картонажи - один из самых популярных вариантов украшения праздничной ёлки: они представляли собой небольшие изделия из прессованного картона, покрытые несколькими слоями акриловой краски выбранного цвета. Впервые изготавливать их начали в Дрездене, а позднее купить изделия из самого доступного материала можно было и в нашей стране - заказанные по почте украшения высылали листами с вытисненными деталями, которые предстояло самостоятельно выдавить, а потом склеить в объемные фигурки и бонбоньерки. Функционально - особенно если вспомнить, что производство фабричных игрушек еще не было поставлено на поток, и потому ель становилась в начале ХХ века своего рода продолжением праздничного стола.

Пушистые ветки украшали золочеными орехами, конфетами, яблоками, марципановыми поросятами. Об этом свидетельствуют и воспоминания Лидии Чарской («Записки институтки»): «Посреди залы, вся сияя бесчисленными огнями свечей и дорогими, блестящими украшениями, стояла большая, доходящая до потолка елка. Золоченые цветы и звезды на самой вершине ее горели и переливались не хуже свечей.

На темном бархатном фоне зелени красиво выделялись повешенные бонбоньерки, мандарины, яблоки и цветы, сработанные старшими. Под елкой лежали груды ваты, изображающей снежный сугроб. Мне пришло в голову невольное сравнение этой нарядной красавицы елки с тем маленьким деревцом, едва прикрытым дешевыми лакомствами, с той деревенскою рождественскою елочкою, которою мама баловала нас с братом. Милая, на все способная мама сама клеила и раскрашивала незатейливые картонажи, золотила орехи и шила мешочки для орехов и леденцов».

Уютное Рождество и разгульный Новый год

Для современного человека новогодние и рождественские праздники сливаются в одну яркую череду гуляний на фоне ёлки, и только верующие россияне помнят о разнице между ними и о смысле. А вот до революции россиянам ближе был подход, который сегодня мы назвали бы европейским: Рождество - уютный религиозный праздник в кругу семьи, а Новый год - повод выйти в свет и шикануть. Это различие проявлялось даже в выборе блюд для застолья.

Рождество - праздник церковный, а Новый год - светский. Их разделяет несколько дней, и в дореволюционной Москве сперва праздновали Рождество, - объясняет «МК» историк московского быта Алексей Митрофанов. - Это дневной праздник, когда пировать начинали после первой звезды. Люди, утомленные постом, рождественской службой и работой, точно не спешили садиться за стол ночью. Только днем, и тогда же разговлялись. И хотя медицина рекомендует выходить из поста постепенно, но до революции об этом не думали - все самое жирное, мясное, калорийное...

Начинали с пшеничной кутьи с маком, орехами и мёдом, кстати, называлась она «Сочень» (от Сочельника), но это имя не прижилось. Обязательно жирная рыба, запеченный гусь и поросёнок.

Считалось, что поросёнок был единственнным, кто хрюкал в яслях в Вифлееме и поцарапал младенца Иисуса щетиной - за это его и карают по сей день. Обязательно было ритуальное печенье. В итоге, конечно, и обжирались, и напивались, несмотря на святой смысл праздника.

По словам историка, за несколько дней москвичи как раз успевали отдохнуть, и с новыми силами отправиться на новогоднее застолье - кстати, уже до революции возникла традиция отмечать не только дома, но и в кабаках.

Новогоднее торжество - такое, каким было оно для светской Москвы начала века - хорошо описано в романе «Доктор Живаго»: «С незапамятных времен елки у Свентицких устраивали по такому образцу. В десять, когда разъезжалась детвора, зажигали вторую для молодежи и взрослых, и веселились до утра. Более пожилые всю ночь резались в карты в трехстенной помпейской гостиной, которая была продолжением зала и отделялась от него тяжелою плотною занавесью на больших бронзовых кольцах. На рассвете ужинали всем обществом».

Отмечали в ресторанах, например, ехали в «Прагу» или в «Яръ». Новый год ассоциировался с роскошью. Это был европейский праздник, тогда и пошла мода ходить в гости в новогоднюю ночь, - отмечает Алексей Митрофанов. - Как и сегодня, все ждали, когда же скорее позовут к столу, когда можно будет выпить - кое-кто даже стрелки у часов переводил.

Новогоднее шампанское было в традиции в дореволюционной России, вошло в обиход после войны 1812 года, народ так же весело вышибал пробки. На самом деле, оно заняло место кислых щей - сильно газированного напитка, медово-солодового лимонада.

Многие избегали птицы на столе - считалось, что счастье из дома улетит. Предпочитали свинину. Кто смог достать фрукты, тот молодец, но это было очень дорого...

У Льва Кассиля в «Кондуите и Швамбрании», упоминаются переживания главного героя из-за того, что на «взрослую» ёлку его не взяли: «Кончался 1916 год, шли каникулы. Настало 31 декабря. К ночи родители наши ушли встречать Новый год к знакомым. Мама перед уходом долго объясняла нам, что «Новый год - это совершенно не детский праздник и надо лечь спать в десять часов, как всегда».

Кстати, родителям еще и весьма повезло, что 31 декабря 1916 года было, куда уходить на праздник. Как сейчас Росстат и ВЦИОМ почти ежедневно шокируют нас цифрами: сколько человек собирается брать кредит ради новогоднего стола, сколько вообще откажется от праздника, – так и сто лет назад остро стоял вопрос, где раздобыть ёлку, календари и рождественского гуся.

Гаданье стало накладным

Столетие назад празднование Рождества и Нового года для наших соотечественников было серьезно омрачено продовольственным дефицитом, сопровождавшим Первую мировую войну, а затем и революцию. Уже в декабре 1916 года в московской прессе начали появляться карикатуры и фельетоны, посвященные сложности создания праздничного застолья в голодный год (дополненный, к слову, сухим законом!).

До начала Первой мировой рождественские праздники ассоциировались с изобилием, описанным, например, Шмелевым в «Лете Господнем»: «Увидишь, что мороженых свиней подвозят, - скоро и Рождество. Шесть недель постились, ели рыбу. Кто побогаче - белугу, осетрину, судачка, наважку; победней - селедку, сомовину, леща…

У нас, в России, всякой рыбы много. Зато на Рождество - свинину, все. В мясных, бывало, до потолка навалят, словно бревна, - мороженые свиньи. Окорока обрублены, к засолу. Так и лежат, рядами, - разводы розовые видно, снежком запорошило. И тянутся обозы - к Рождеству. Везут свинину, поросят, гусей, индюшек, - «пылкого морозу». Рябчик идет, сибирский, тетерев-глухарь… Знаешь - рябчик? Пестренький такой, рябой… - ну, рябчик!».

В 1916 году же повестка дня принципиально изменилась - отечественные журналы наперегонки публикуют карикатуры на «праздничные» столы, сервированные продуктовыми карточками и игрушечными гусями. Рождественское шествие же, согласно тем же карикатурам в прессе, являло собой тех самых свиней, курей, гусей и даже кусов масла и сыра - с транспарантами, сообщающими об их стоимости.

«Как бы я хотел для беднейшего населения моей родины устроить необозримой величины елку и увесить ее большими картонажами: в одном - окорок ветчины, в другом - 10 пудов мяса, в третьем - пуд муки, в четвертом - курица...», – писал обозреватель газеты «Московские ведомости» обозреватель, намечая свои «рождественские визиты».

«Первым - визит к мясоторговцу Пуду Пудычу Оковалкову. Явлюсь в качесвте постоянного покупателя в его лавке. Разговор намечен на темы о расстройстве транспорта, о реквизиции мяса на местах, о безвыходности положения московских мясоторговцев. В финальной части визита заготовлено по настоянию жены жалобное ходатайство об отпуске с заднего крыльца хотя бы трех фунтиков мяса...».

Тут уж речь - только о тепле. О ёлках, обязательном символе праздника, оставалось только мечтать. В последнем дореволюционном декабре цена на зеленую красавицу доходила до 20 рублей (а это цена за трех гусей или пару жирных индеек!), причем и красавицей её назвать сложно было...

«Но все-таки их покупают. Надо же доставить удовольствие ребятишкам. Но одного дерева мало. Надо его по-праздничному украсить. Надо позаботиться о свечах, картонажах, серебряном дожде и золотых орехах. Ничего этого на рынке нет. Какие же картонажи, ежели простая бумага кусается?», – сообщает газета «Московский листок».

Кстати, дефицитом в предновогодние дни оказалась и такая привычная штука, как настольные календари - в магазине Суворина цены на них подскочили до 1,75 руб., а плохого качества календари издания Сытина - по 75 копеек. Ну а что же подарить в небогатое время, если не календарик?

Вынужденная экономия привела к тому, что под запретом оказались даже любимые москвичами праздничные забавы - святочные гадания: выяснилось, что у девушек нет ни одного доступного способа заглянуть в лицо судьбе. Принятые гадания - выбрасывания за ворота башмачка, сжигание бумаги и плавление воска - оказались неприемлемо дороги.

«Ведь это когда так гадали? Когда башмаки за пару руль стоили или много-много рубля полтора. Пропадет, не жалко. Но мыслимо ли бросать башмаки за ворота, когда пара их стоит 35 рублей, а если на дюжине пуговиц, то и все 50 рублей. Да и за эту цену достать их довольно трудно. Ведь если у вас за воротами кто-нибудь хоть один башмак схватит, это выйдет 25 рублей убытка. Два - 50!

Немыслимо! - сказал папа. - Я положительно запрещаю гадать на башмаках. Это же чистое разоренье.

Пришлось отказаться.

Ну, что ж, будем кормить курицу счетным зерном, - вздохнули девушки.

Счетным зерном? - гневно вступилась старая няня. - Теперь на счет зернышка туго. Нет гречневых круп в Москве, днем согнем их не сыщешь. А если где объявятся, часа по три в хвосте стоят приходится, чтобы фунтик крупы получить. И думать не смейте! Макового зерна вам для курицы не дам», – описывает фельетонист в «Московском листке» новые реалии.

Так что «дух праздника» в воздухе почти что не витал - не до того оказалось. А уже в конце 1917 года москвичи - при том же дефиците – поражались: неужто жизнь могла так серьезно поменяться за один только год?

«В недоумении, в последний день 1917 года смотришь на календарь и удивляешься: как мало прожито, как много пережито! Неужели после конца Романовых прошло только триста дней, а не лет? Или это шутка календаря и вместо 1917 года надо читать 2017?», – писал обозреватель «Московских ведомостей».

История Нового года в России

Начало года с 1 января было установлено римским правителем Юлием Цезарем в 46 году до н. э. Римляне посвятили этот день Янусу — богу входов и выходов, дверей и всех начал. На Руси же, после принятия христианства (10 век), новый год встречали 1 марта. Началом летоисчисления служил “день сотворения Адама” (пятница 1 марта 1 года от “Сотворения мира”). Новый год для жителей Древней Руси был праздником весны, солнца, тепла и ожидания нового урожая.

Традиция отмечать Новый год 1 января появилась на Руси три столетия назад. Традицию празднования Нового Года ввел в России Петр I. До этого Новый год на Руси приходился на 1 сентября, а еще раньше на 1 марта. И вот 20 декабря лета 7208 от сотворения мира Петр I издал указ, в котором говорилось, что Новый год необходимо отмечать 1 января и следующее «новолетие» считать 1700 от Рождества Христова. Первый Новый год в России был шумно отмечен парадом и фейерверком в ночь с 31 декабря на 1 января 1700 года. Столицей тогда была Москва, Петербург еще не был построен, поэтому все празднования проходили на Красной площади. Однако с нового 1704 года торжества были перенесены в северную столицу. Главным же на новогоднем празднике в те времена было не застолье, а массовые гуляния.

По царскому указанию Петра I москвичи впервые украсили свои дома на Новый год ветками сосны, можжевельника и ели. В петровском указе писалось: "По большим и проезжим улицам знатным людям и у домов духовного и мирского чина перед воротами учинить некоторые украшения от древ сосновых и можжевеловых, а людям скудным каждому хотя по деревцу или ветке". В указе речь шла не конкретно о елке, а о деревьях вообще. Вначале деревья украшали конфетами, фруктами, орехами и даже овощами. все эти продукты служили не просто украшением, но и символами: яблоки — символом плодородия, орехи — непостижимости божественного промысла, яйца — символом развивающейся жизни, гармонии и полного благополучия. Наряжать елку стали немного позднее — в середине XIX века. Наряженная ель впервые засветилась огоньками в 1852 году в Петербурге.

Обычай наряжать именно ель родился у жителей Германии. Немцы считали, что ель - священное дерево, в ветвях которого обитает добрый дух лесов, защитник правды. Зеленеющая в любое время года ель олицетворяла собой бессмертие, вечную молодость, смелость, верность, долголетие и достоинство. Даже ее шишки были символом огня жизни и восстановления здоровья. До XVI века елки было принято украшать на Рождество, но не рубить. На самую большую елку в лесу, ежегодно, в конце декабря (когда начинался «солнечный» год) люди «развешивали разные подарки» для духов, чтобы сделать их добрее, чтобы получить богатый урожай. Считалось, что наряженные таким образом ветки ели отводили злых духов и нечистую силу Именно из Германии этот обычай проник и в другие страны. Первый письменный источник, упоминающий украшение елки, датируется 1561 годом. В Эльзасе лимитировалось количество елок, и указывалось, что "каждый гражданин может иметь на Рождество не более одной елки, которая должна быть не более восьми футов в высоту", а украшениями для нее должны быть "цветная бумага, яблоки, вафли, позолота и сахар".

В течение XVII века обычай распространился на окружающие Германию страны, в основном протестантские, и Скандинавию. Повсеместное распространение в Европе Рождественская елка получила лишь в XIX веке. Например, точно известно, что первую рождественскую елку в Англии установили королева Виктория и принц Альберт в Виндзорском Замке в 1844 г. как сюрприз для Принца Уэльского (позднее Эдуарда VII) и старшей принцессы. Во Франции Рождественские ели распространились после 1871 года французами, бежавшими из Эльзаса и Лотарингии, отошедших в то время к Германии. В Америке елки стали распространяться с середины XIX века. В России этот обычай ввёл Петр Великий, правда, устанавливать елки предписывалось не на Рождество, а на Новогый Год. В 20-х годах XIX века Рождественские елки появились в домах петербургских немцев, а уже в 40-х годах елки стали уже очень популярны в городской среде, в основном в столицах.

Со временем люди привыкли к новому зимнему празднику. Вечер накануне Нового года стали называть «щедрым». Обильный праздничный стол, по народному поверью, как бы обеспечивал благополучие на весь предстоящий год и считался залогом богатства семьи. Поэтому его стремились украсить всем тем, что хотели бы иметь в достатке. В центре новогоднего стола ставили мясо свиньи (часто двух-трех недельный поросенок, зажаренный на вертеле), которая из-за своей плодовитости воспринималась как символ красоты. В каждом доме было принято запасаться продуктами из свинины, которые употребляли вплоть до Великого поста. Пользовались популярностью и блюда из рыбы. На десерт обычно бывали сваренные в меду ягоды и овощи, орехи. Водка, которую в то время называли вином, различалась по своей крепости: «боярская», «простая». Отдельно была водка для женщин — ее настаивали на патоке. Также водку настаивали на травах: мяте, горчице, можжевельнике, и даже на лимонных корках. Привозные вина — греческие, французские, венгерские, итальянские («фряжские») появлялись в то время только в домах знати, поскольку были дороги.

Считалось, что новогодний стол по своему обилию должен равняться рождественскому, однако на нем не должна быть домашняя птица, пернатая дичь или заяц, так как существовало поверье, что в таком случае из дома улетело бы или ускакало счастье. Считали также, что Новый год надо встречать в новом платье и новой обуви, ведь тогда и весь следующий год будешь ходить в обновках. Обычно перед Новым годом отдавали все долги, прощали все обиды, а те, кто были в ссоре, обязаны были помириться. Перед Новым годом выбрасывали из дома всю битую посуду, мыли окна и зеркала.

В начале XIX века в России стало популярно шампанское — напиток, без которого сегодня не обходится ни одно новогоднее застолье. Широкую популярность шампанское завоевало после победы над Наполеоном. В 1813 году, войдя в Реймс, русские войска на правах победителей опустошили винные погреба знаменитого дома «Мадам Клико». Однако госпожа Клико даже не пыталась остановить грабеж, мудро решив, что «убытки покроет Россия». Слава о качестве ее продукции разнеслась по всей России. Уже через три года, предприимчивая вдова получала из Российской империи больше заказов, чем у себя на родине. В разоренной войнами Франции шампанское покупали плохо, зато в богатой России его приняли с восторгом, и оно мгновенно стало едва ли не национальным напитком. К концу XIX века Россия стала крупнейшим потребителем этого игристого вина. В 1825 году, к примеру, «Вдова Клико» продала в России 252 452 бутылки шампанского. Это составляло почти 90% всего производства фирмы. Проспер Мериме писал: «Вдова Клико напоила Россию. Ее вино называют здесь "кликовское" и не пьют ничего другого».

Если прежде россияне украшали свои дома лишь хвойными ветками, то в середине XIX века наряжать стали уже только елки. Первая наряженная красавица засветилась огоньками в помещении в 1852 году. А к концу ХIХ века этот красивый обычай стал уже привычным не только в русских городах, но и в деревнях. Более разнообразным в это время становится новогоднее меню. В новогоднем меню второй половины ХIХ века уже присутствуют семга, икра, корюшка и ряпушка, сыры — вместе все с теми же редькой и солеными огурцами. С поросенком, жаренным с гречневой кашей, соперничала дичь. Видимо, к тому времени примета об «улетающем счастье» была уже забыта. В середине XIX века на новогодний стол «переехал» рождественский гусь с яблоками. Пришло время прохладительных напитков, мороженого и коньяков.

На рубеже ХIХ и ХХ веков вина пили французские, испанские крепленые, итальянские и немецкие. Конечно, пили водку, настойки и наливки, пиво русское домашнее и немецкое. В торжественном застолье тех времен не менее чем качество приготовленной еды ценилась красота оформления стола. Причем красивыми должны были быть не только сервировка и поданные блюда. К началу ХХ века на новогоднем столе стали появляться анчоусы, омары, сардины. Без пресловутых поросенка и гуся с яблоками не обходилось, но с ними уже соперничали рябчики и индейки. Ежегодно «Петербургская газета» информировала своих читателей о том, сколько тысяч поросят, индеек, гусей, уток и кур было и съедено в Петербурге в новогодние и рождественские дни.

В Петербурге начала ХХ века с Рождества начинался сезон балов и праздничных гуляний. Для детей устраивались многочисленные елки с обязательными подарками, для народных развлечений строились ледяные дворца и горы, давались бесплатные спектакли. По традиции Рождество и Сочельник петербуржцы встречали дома, в кругу семьи. А вот в новогоднюю ночь заказывали столики в ресторанах или увеселительных заведениях.

Увеселительные заведения в столице России того времени были самые разные. Были ресторации аристократические: "Кюба" на Большой Морской улице, или "Медведь" на Большой Конюшенной. Таможенный квас как называли шампанское вино, истреблялись здесь десятками ящиков. Им поили не только слуг, но и лошадей дожидавшихся гостей. Кутежи доходили до того, что как-то некий посетитель приказал расспытаь депозитки по грязи и, ступая, по ним сел в карету. Более демократичный «Донон» собирал за своими столиками писателей, художников, ученых, выпускников Училища правоведения. Традиционным напитком здесь была жженка. Столичный бомонд — люди искусства и литературы — устраивали свои вечера в фешенебельном «Контане», на Мойке. В программе вечера — лирический дивертисмент с участием лучших русских и иностранных артистов, виртуозный румынский оркестр; дамам бесплатно подносились цветы. Литературная молодежь обычным ресторанам предпочитала артистические кабаре. Самым колоритным из них была «Бродячая собака» на Михайловской площади. Здесь устраивались театральные представления, лекции, поэтические и музыкальные вечера.

Но, наряду с такими ресторанами для интеллигентной публики, существовали заведения совсем иного рода. Зимний кафешантан «Вилла Родэ», появился в Петербурге в 1908 году. На "Вилле Родэ" был большой летний театр и летняя веранда-ресторан со сценой, где выступали лучшие певцы и драматические артисты. Во время обедов и ужинов играл венгерский концертный оркестр, выступал хор цыган. Ресторан «Вилла Родэ» очень быстро завоевал невероятную популярность, особенно среди петербургской богемной публики. Однако, этот ресторан имел и несколько скандальную славу. По свидетельству современников, здесь обосновался и притон. Барышням и дамам из приличных семей посещать это заведение не рекомендовалось. Одним из фирменных «кушаний» этого ресторана, не включенное в обыденное меню, было праздничное блюдо «Венера». Группа официантов во главе с распорядителем вносили в залу огромный поднос, на котором среди цветов, укропа, петрушки и прочего гарнира возлежала обнаженная девица. «Венера» вызывала у посетителей неистовый восторг: в ее честь пили шампанское, поливая им девицу и обильно посыпая ее денежными купюрами. Закусывали, естественно, поданным гарниром. Вакханалия эта стоила посетителям огромных по тем временам денег. Кроме того, значились в праздничном меню «купания русалок в шампанском», «танцы одалисок на столах среди посуды», «живые римские качели» (раскачивания обнаженной девицы на руках).

После революции 1917 года буржуазным предрассудкам был объявлен бой. Рождество — долой! Ну а где Рождество — там, естественно, и елка. В прессе велась активная антиелочная кампания. 24 января 1918 г. Совет Народных Комиссаров принял «Декрет о введении в Российской республике западноевропейского календаря». В результате «русское» Рождество сместилось с 25 декабря на 7 января, а Новый год с 1 января на 14. В 1918 году по ленинскому указу Россия перешла на Григорианский календарь, который к 20 столетию обогнал Юлианский на 13 дней. 1 февраля 1918 года было сразу объявлено 14-ым. Но Православная церковь этого перехода не приняла и объявила, что будет праздновать Рождество по прежнему Юлианскому календарю. С тех самых пор православное Рождество в России отмечается 7 января (25 декабря по старому стилю). Это было тяжелое время и для всей России. Еда распределялась по карточкам, вместо хлеба давали немолотый овес. Несмотря на голод, в Петрограде были устроены елки для детей. Впрочем, эти елки оказались последними на долгие годы. В 1919 году новые власти отменили и Рождество, и Новый год. Бывшие праздники превратилось в обычные рабочие дни, а елка была признана «поповским» обычаем.

В 1935 году «высочайшая директива» изменилась. Выяснилось, что Новый Год — это чудесный праздник, который может к тому же лишний раз свидетельствовать о достижениях страны Советов. Правда звезда на ее верхушке, из Вифлеемской превратилась в «символ нового мира» — красную пятиконечную звезду. В октябре 1935 года была окончательно отменена карточная система. В стране наступило время относительного благополучия. Новый год стали отмечать пышно и вкусно. Впрочем, советский новогодний стол не стал изысканным — его могла украсить даже колбаса, нарезанная кружочками. Впрочем, в бывших магазинах Елисеева по-прежнему продавали рябчиков и икру. Мечтой каждого ребенка было попасть на главную елку страны — сначала в Колонный зал Дома Союзов, а с 1954 г. — на Кремлевскую елку.

С 1947 года день 1 января снова стал «красным днём календаря», то есть нерабочим. В голодные сороковые годы Новый год встречали водкой, вареной картошкой и селедкой, украшенной колечками лука. В пятидесятые жить стало веселее. Праздновать Новый год уже не считалось предосудительным. И собираться стало можно не только узким кругом, но и большой компанией. На столах появились: студень, селедка под шубой, прибалтийские шпроты. Наступило «второе пришествие салата Оливье». Способ приготовления салата Люсьен Оливье держал в тайне и с его смертью секрет рецепта считался утерянным. Тем не менее, основные ингридиенты были известны, и, в 1904 году, рецептура приготовления салата была воспроизведена. Вот его состав; 2 рябчика, телячий язык, четверть фунта паюсной икры, полфунта свежего салата, 25 штук отварных раков, полбанки пикулей, полбанки сои кабуль, два свежих огурца, четверть фунта каперсов, 5 яиц вкрутую. Для соуса: майонез провансаль должен быть приготовлен на французском уксусе из 2 яиц и 1 фунта прованского (оливкого) масла. По оригинальной дореволюционной рецептуре в салат полагалось класть рябчиков, языки, анчоусы, паюсную икру, раков и прочие деликатесы, о которых неизбалованные советские граждане и слыхом не слыхивали. От прежнего салата сохранилось только название: рябчики были заменены докторской колбасой и прочими доступными всем продуктами. Готовили салат «Оливье» в «большом тазу» и щедро заправляли майонезом.

Новогодний стол был однотипен у большинства советских людей, это объяснялось наличием в магазинах небольшого разнообразия продуктов. В Ленинграде появились «хрущевские батоны», цвет которых приближался к синему. Из-за нехватки муки «фирменным» блюдом новогоднего стола 63 - 64 года стал «хрущевский пирог» — из батона вынималась мякоть, внутрь закладывалась начинка, и все это запекалось в духовке. Жареный поросенок, гусь или утка на новогоднем столе были все также желательны, но не обязательны. Главным действом в Новый год стало открытие бутылки «Советского шампанского» под бой кремлевских курантов. Танцы и маскарады были практически полностью исключены из новогодней программы, так как в тесных квартирах приходилось выбирать: либо стол, либо пляски. А с появлением в советских семьях телевизоров стол победил окончательно. На Новый год телевидение всегда готовило обширную развлекательную программу: Особенно популярны были ежегодные «Голубые огоньки».

Настоящая эпоха дефицита началась в середине 70-х. В 1972 году была сильная засуха. В конце лета стали исчезать продукты в магазинах и появились очереди за картошкой.
В магазинах стояли банки с соком, маринованными огурцами, помидорами, вареньем, повидлом, джемом. Мандарины и апельсины появлялись на прилавках только перед Новым годом. В 70-е годы дефицит продуктов в магазинах приятно контрастировал с обильными столами, которые накрывались в домах на праздники. Несмотря на то, что полки в магазинах были пусты, на праздничных столах было изобилие. Запасливые хозяйки берегли к празднику дефицитные товары: банки с рыбными консервами, тушенку, консервированные болгарские овощи, вина, шампанское. К празднику на предприятиях обычно «выкидывали» продуктовые наборы: колбасу, сыр, майонез. Шпроты, сардины, печень трески заготавливали заранее. Конфеты шоколадные заранее привозили из Москвы и берегли до Нового года. А перед самым Новым годом, специально ездили за продуктами в Москву, где обеспечение было лучше, чем в других городах и привозили оттуда продукты и невиданные лакомства: например, ананас или шоколадные конфеты «Мишка на Севере».

Салат «Оливье», стал непременным атрибутом советского новогоднего стола. «Главный» советский салат с незначительными вариациями включал в себя вареную колбасу, зеленый горошек, отварной картофель, соленый огурец, яйцо, лук и майонез — более или менее доступные в те времена продукты. На праздничных столах также присутствовали непременные «селедка под шубой», винегреты, холодец и как вершина кулинарных изысков советских домохозяек — фаршированная рыба. В конце 70-х женщины многомиллионной советской страны советской страны равнялись на тогдашнюю икону стиля и моды, Барбару Брыльску, явившую довольно несоответствующий советскому мышлению образ в фильме “Ирония судьбы или с легким паром”.

В 80-х годах, большинство людей на Новый год делали подарки для родных самостоятельно, так как выбор был очень маленький. Можно было купить книгу, флакончик духов, электробритву и т. д. закупались хлопушки и бенгальские огни — это в то время была единственная «пиротехника» с помощью которой поддерживали веселье. Разнообразие в такое веселье могли внести лишь ракетницы, которые были далеко не у каждого. В каждом доме Новый год дети с нетерпением ждали подарков, а взрослые надеялись на перемены к лучшему.

Ситуация с продуктами в эпоху Горбачева практически не изменилась. В Москву за продуктами отправлялись жители всех близлежащих городов. В это время на головы советских граждан свалилась новая напасть: антиалкогольная кампания. По всей стране исчез с прилавков магазинов, из ресторанов и кафе любой алкоголь. Приунывшим советским гражданам пришлось отказаться от традиционного Советского шампанского, поскольку достать его нельзя было никакими силами. Народ перешел на самогон, одеколон, медицинский спирт и прочую самопальную выпивку.

В новогоднюю ночь всё традиционно собирались за празднично накрытым столом, провожали старый год и встречали Новый. Смотрели телевизор, слушали музыку, ходили на дискотеки. В середине 80- х годов популярными были гр. «Земляне», «Аквариум», «Воскресенье», «Машина времени». Алла Пугачева пыталась выделяться из общей массы своими воздушными необъятными балахонами, а Валерий Леонтьев пугал пожилых бабушек своими жутко узкими брюками. На дискотеках звучат: «Мираж», «КарМэн», «Ласковый Май», «На-На» и исполнитель пародирующий западных музыкальных исполнителей Сергей Минаев. Всё чаще слышны хиты известных музыкальных зарубежных групп и исполнителей: “Modern Talking”, Мадонна, Майкл Джексон,“Scorpions” и другие.

В 1991 году, с началом ельцинской эпохи, после почти 75 летнего перерыва, в России вновь стали праздновать Рождество Христово. 7 января было объявлено нерабочим днем: по телевизору показывали рождественские службы и объясняли россиянам, как следует проводить святой праздник. Однако традиции встречи Рождества в России были уже утеряны. Несколько поколений советских людей, воспитанных в духе атеизма, не понимали ни сути, ни формы этого праздника. Впрочем, дополнительный выходной приняли с удовольствием.

В современной России с тех пор мало что изменилось. Например, живую или искусственную новогоднюю ёлку, устанавливает у себя дома практически каждая семья. Все так же люди стремятся накрыть богатый стол. И гостей все ждут с нетерпением. Готовят подарки, стремясь порадовать родных и близких. На праздничный стол ставят традиционные новогодние блюда — салат Оливье, селедку под шубой, холодец, заливную рыбу, шампанское. За несколько минут до наступления Нового года танслируют телевизионное обращение Президента России, а затем, в каждом доме раздаётся звон бокалов под бой кремлевских курантов!

Сегодня никто не представляет себе Новый Год без нарядной пушистой елки, которая радует всех не только своей красотой, но и подарками, которые Дед Мороз традиционно складывает под ней. А Новый год, уже много лет удерживает позицию любимого семейного праздника россиян.

Рождество в современной России - довесок к Новому году. В большинстве западных христианских стран все наоборот. Главные праздники - как раз рождественские, а Новый год - приятный бонус. Как и многие другие культурные отличия Российской Федерации от Европы, налицо отголоски советской власти. Поговорим о том, как Рождество отмечали в дореволюционные времена, кто такая Снегурочка, как Новый год вытеснил остальные зимние праздники.

В Российской Империи Рождество праздновали 25 декабря. Дни от Рождества до Крещения тоже имели особое значение - соответствующий период назывался Святками, его в той или иной форме отмечали все славянские народы Европы. В деревнях Святки сохранились до самой революции - по сути, отголосок более древних языческих ритуалов, которые под влиянием христианства перемешались с церковными. Святки начинались в Сочельник, вечером 24 декабря, накануне Рождества. Существовали традиционные святочные развлечения - колядование, гадание (особенно у девушек), процессии со звездой и медведем и еще множество других мелких ритуалов, вполне языческих по духу.

Разумеется, формально Церковь подобные вещи не приветствовала и даже осуждала, но на деле забавные народные обычаи никому не мешали и сохранились в неизменном виде до самой революции. Сейчас они забыты, в основном из-за повсеместной урбанизации. Ряженые колядовщики встречаются до сих пор, но здесь обычно не продолжение живой традиции, а искусственная попытка ее возродить.

В селах и в городах Рождество праздновали по-разному. В аристократических и буржуазных кругах были популярны рождественские балы и маскарады. Публика победнее развлекалась балаганами и вертепами, представлявшими сценки на рождественскую тему. Городских и деревенских жителей объединяли всенощные службы в церквях.

К Рождеству заканчивался самый строгий пост, и обычай накрывать богатый стол существовал очень давно. А вот рождественская елка - уже весьма современный атрибут. Считается, что соответствующий обычай возник в Германии и оттуда распространился по всему миру в XIX веке. В России елки появились при Александре I - первую ель установили в императорском дворце для будущей императрицы Александры Федоровны, совсем недавно приехавшей в Россию. После того как ее супруг Николай Павлович взошел на престол, елки в Зимнем дворце для детей царской семьи и великих князей превратились в традицию.

Тогдашние рождественские елки отличались от современных: их не украшали специальными игрушками, но могли развешивать на ветвях подарки или съедобные мелочи вроде яблок, печенья или пряников, которые детям разрешалось съесть после наступления Рождества. Подарки поначалу дарили открыто, а не от имени Деда Мороза (которого еще не существовало) или Святого Николая (обычай появился ближе к концу века).

На исходе царствования Николая I рождественская елка стала общепринятым атрибутом городского Рождества - и у дворян, и у купцов, и у мещан. Елками торговали крестьяне, специально привозившие их на елочные базары. Поначалу елка была второстепенной декорацией, но позже ее размер стал важен: чем больше ель, тем солиднее хозяин дома.

В 50-х годах рождественские елки стали устраивать в дворянских и купеческих собраниях, офицерских клубах и прочих общественных местах. Праздник постепенно превращался из семейного в общий: горожане с детьми стали ходить друг к другу в гости во второй день Рождества. Зажиточные семьи обычно старались произвести впечатление на друзей - шло своего рода соревнование на самую большую, пушистую и богато украшенную елку.

При Александре III появилась новая традиция - император вместе с семьей приходил на елку поздравить чинов своего Конвоя и Дворцовой полиции и подарить им что-нибудь. Причем императорская семья приезжала как 25, так и 26 числа, чтобы застать тех, кто 25 декабря стоял в карауле.

Всего за два-три десятилетия рождественская елка превратилась в традицию. Елки устанавливали в многочисленных общественных заведениях, в частных домах, в гимназиях. Священники устраивали елки для своих прихожан (иногда у себя дома). В городах организовывали благотворительные балы и елки - выручку от продажи билетов передавали в приюты, больницы и даже тюрьмы.

Постепенно сложился ритуал: праздник встречать в кругу семьи, а после ходить в гости. Как правило, весь второй день проходил в разъездах - нужно было лично поздравить всех друзей и знакомых. В 90-е годы XIX века задачу сильно облегчило появление рождественских открыток. Обычно на них изображали празднующие Рождество семьи или детей на фоне елок и зимних пейзажей, встречались и народные святочные мотивы. Открытку важно было подписать как можно более красивым почерком.

В русской литературе сложился особый жанр святочных рассказов. Появились они под влиянием западных, но существенно отличались от них социальным пафосом, характерными для русской литературы. Иностранные рождественские истории обязательно заканчивались благополучно (часто вопреки логике), а русские часто завершались печально. Святочные рассказы с удовольствием писали мастера русской литературы - Достоевский, Чехов, Лесков, Куприн и многие другие.

Наряжать рождественскую елку начали в Петербурге. Вскоре мода на игрушки распространилась в Москве и в губернских городах. К началу ХХ века наряженная елка стала неотъемлемой частью городской жизни, и даже в селах она постепенно начала вытеснять традиционные святки, во всяком случае - в дворянских поместьях.

Русский писатель Иван Шмелев в эмиграции вспоминал о рождественских традициях своего детства:

«Перед Рождеством, дня за три, на рынках, на площадях, - лес елок. А какие елки! Такого добра в России сколько хочешь. Не так, как здесь, - тычинки. У нашей елки… как отогреется, расправит лапы, - чаща. На Театральной площади, бывало, - лес. Стоят, в снегу. А снег повалит, - потерял дорогу! Мужики, в тулупах, как в лесу. Народ гуляет, выбирает. Собаки в елках - будто волки, право. Костры горят, погреться. Дым столбом. Сбитенщики ходят, аукаются в елках: «Эй, сла-дкий сбитень! калачики горя-чи!..»

Темнеет рано. Кондитерские горят огнями, медью и красным лаком зеркально-сверкающих простенков. Окна завалены доверху: атласные голубые бонбоньерки, - в мелко воздушных буфчиках, с золотыми застежками, - с деликатнейшим шоколадом от Эйнема, от Абрикосова, от Сиу… пуншевая, Бормана, карамель-бочонки, россыпи монпансье Ландрина, шашечки-сливки Флея, ромовые буше от Фельца, пирожные от Трамбле… Барышни-продавщицы замотались: заказы и заказы, на суп-англез, на парижский пирог в мороженом, на ромовые кексы и пломбиры…

И в доме - Рождество. Пахнет натертыми полами, мастикой, елкой. Лампы не горят, а все лампадки. Печки трещат-пылают. Тихий свет, святой. В холодном зале таинственно темнеет елка, еще пустая, - другая, чем на рынке. За ней чуть брезжит алый огонек лампадки, - звездочки, в лесу как будто… А завтра!.. <…> Топотом шумят в передней. Мальчишки, славить… Все мои друзья: сапожниковы, скорнячата. Им дают желтый бумажный рублик и по пирогу с ливером, а Золе подносят и зеленый стаканчик водки. <…> Позванивает в парадном колокольчик, и будет звонить до ночи. Приходит много людей поздравить. Перед иконой поют священники, и огромный дьякон вскрикивает так страшно, что у меня вздрагивает в груди. И вздрагивает все на елке, до серебряной звездочки наверху. Приходят-уходят люди с красными лицами, в белых воротничках, пьют у стола и крякают».

Большевики, придя к власти, не запрещали Рождество специально - его оказалось просто некому праздновать. В Гражданскую было не до елок - люди думали в основном о хлебе и о том, как выжить. Однако красные невольно изменили дату празднования Рождества. После декрета Совета народных комиссаров о переходе на григорианский календарь праздник сдвинулся с 25 декабря на 7 января, поскольку Церковь сохранила прежнюю систему. Сложилась абсурдная ситуация: некоторые религиозные праздники остались по старой традиции выходными днями даже в РСФСР, но по новому календарю и рождественские выходные рабочим давали 25 и 26 декабря, когда церковь еще ничего не праздновала.

Вскоре после окончания Гражданской войны и смерти Ленина большевики решили постепенно разделаться и с елкой. При вожде пролетарской революции традицию не трогали, поскольку сам Ильич слыл страстным германофилом, а елки пришли в Россию из Германии. Потом Ленин превратился в овощ и отошел от власти, и новый режим повел решительное наступление на буржуазный предрассудок. Комсомольцам и пионерам рекомендовали отмечать комсомольские святки: елка та же, но вместо поздравлений - критика подлой сущности буржуазного обычая.

Поначалу красные действовали только пропагандистскими методами, разоблачая чуждый трудящимся праздник проклятого капитала и черносотенного рабства, но люди любили елку, и получалось так себе. Поэтому с 1929-го Сталин повел глобальное наступление на религию в СССР - 1928 год стал последним, когда религиозные праздники (Рождество, Пасха, Духов день и Преображение) были нерабочими днями. Заодно, чтобы два раза не ходить, отменили и Новый год. Продажу елок запретили под угрозой штрафа или принудительных работ. Несколько лет праздники приходилось отмечать тайно. Антиелочную кампанию сопровождала яростная пропаганда. Амосов выпустил целую брошюру «Против рождественской елки»: «Религиозность ребенка начинается именно с елки, которая, заполняя собой все его существо, заражает религиозным настроением, верой в таинственные силы. Ребенок отравляется религиозным ядом и получает неверное представление об окружающем мире, что в дальнейшем затрудняет его учебу и работу».

«Известия» писали:

В журнале «Друг детей» появилась статья некоего Басса:

«Мы не говорим уже о целом ряде переживаний детей чисто отрицательного характера - о жадности, которая является при виде блестящих украшений, о зависти к детям, получившим лучшие подарки, о слишком повышенном возбуждении, за которым следует реакция, о целом ряде заболеваний, связанных с накоплением детей в душных, нагретых свечами комнатах.

Каждый член общества «Друг детей» должен принять участие в широкой агитации за упразднение религиозных праздников и елок. К агитации нужно привлечь детские организации. Дружным напором мы должны добиться того, чтобы к концу пятилетки у нас исчез варварский обычай, занесенный немецкой буржуазией - устраивать елки».

Так продолжалось шесть лет - пока Постышев не убедил Сталина вернуть елки, но изменить их суть. Постышев на тот момент был вторым человеком в Украинской ССР и вдобавок кандидатом в члены Политбюро. Со Сталиным он общался очень близко, сохранились фотографии, где они запечатлены в обнимку. Накануне нового 1936 года Постышев опубликовал в «Правде» призыв к действию:

«В дореволюционное время буржуазия и чиновники буржуазии всегда устраивали на Новый год своим детям елку. Дети рабочих с завистью через окно посматривали на сверкающую разноцветными огнями елку и веселящихся вокруг нее детей богатеев. Почему у нас школы, детские дома, ясли, детские клубы, дворцы пионеров лишают прекрасного удовольствия ребятишек трудящихся Советской страны? Какие-то, не иначе как левые, загибщики ославили детское развлечение как буржуазную затею. Следует неправильному осуждению елки, которая является прекрасным развлечением для детей, положить конец… В школах, детских домах, во Дворцах пионеров, в детских клубах, в детских кино и театрах - везде должна быть детская елка!.. Я уверен, что комсомольцы примут в деле самое активное участие и искоренят нелепое мнение, что детская елка является буржуазным предрассудком. Итак, давайте организуем веселую встречу Нового года для детей, устроим хорошую советскую елку во всех городах и колхозах».

Как часто бывало в СССР, пропагандистам пришлось переобуваться на ходу. Только что они на все лады проклинали проклятую буржуазную традицию, а теперь пришлось нахваливать ее с не меньшим рвением. Поэт Кирсанов на пике антиелочных репрессий призывал в стихах дать «Деду Морозу по шапке, а ангелам - по зубам» и хохотал над «жалким хрюканьем рождественских поросят», а спустя несколько лет так же самозабвенно прославлял советскую елку: ай хорошая, ай красивая.

Забавно, что Троцкий, уже убежавший к тому времени за границу, объявил возвращение елок признаком окончательного вырождения революции и наступления термидора. Еще забавнее, что Постышева через несколько лет расстреляли как троцкиста.

Чтобы прибавить бывшей капиталистической традиции легитимности, елку стали активно увязывать не с буржуазией, а с Лениным. В детских рассказах о Ленине, написанных Бонч-Бруевичем, имелся весьма популярный сюжет о визите Ильича на детскую елку в Москве. В послевоенные времена в советской живописи даже зародился канонический жанр «Ленин на елке» - вождя мирового пролетариата в различных позах изображали в окружении счастливых детей.

Однако новая елка заметно отличалась от прежней. Во-первых, она стала не рождественской, а новогодней. Рождество и Новый год (до 1947 года) остались рабочими днями. Изменились и украшения - вместо Вифлеемской звезды советские елки венчала коммунистическая красная. Игрушечных ангелочков сменили серпы, молоты, красноармейцы, самолетики и маленькие танки. Тогда же появились два главных героя советского Нового года: Дед Мороз и Снегурочка.

Первое время персонифицированного духа Рождества не существовало, а подарки дарили родители. Ближе к концу XIX века таким персонажем стал Святой Николай. Кое-какие упоминания Деда Мороза в дореволюционной сказочной литературе имеются, однако главным героем рождественским героем он никогда не был. Как и Снегурочка, целиком советский новодел: никакого отношения к Рождеству в дореволюционные времена она не имела и была дочерью Деда Мороза из одноименной пьесы-сказки Александра Островского. Каноническая пара стала непременным атрибутом Нового года только в 1937-м. Большевики провернули свой любимый прием - сохранили ритуал, но подменили его смысл новым, советским. Налицо была не первая попытка адаптировать религиозные традиции: когда-то среди евреев пытались пропагандировать красное обрезание, а среди православных - красные крестины.

После войны возродилась традиция рождественских открыток, правда, теперь уже новогодних. На них появился новый персонаж, сейчас забытый - мальчик-Новый год (обычно в компании Деда Мороза, но иногда и в одиночку).

Окончательно современный праздничный канон сложился в брежневские времена: «Голубой огонек» по телевизору, речь генсека/президента, шампанское, мандарины, салат «Оливье» и новогодние концерты.

Что касается Рождества, то оно превратилось в религиозный праздник. В 1990 году в РСФСР его объявили нерабочим днем, но сейчас Рождество - просто часть новогодних каникул. Каникулы, кстати, очень напоминают дореволюционные Святки, тоже длившиеся почти две недели.

Забавно, что русские не только адаптировали немецкий обычай наряжать ель на Рождество, но и обогатили праздник новой традицией. Речь, конечно, о балете Чайковского «Щелкунчик». Балет на сюжет Гофмана впервые поставили на сцене Мариинского театра в 1892 году, и с тех пор он превратился в неотъемлемую часть Рождества во всех христианских странах, такую же обязательную, как «Ирония судьбы» в постсоветской России. Особый шик - заполучить именно русскую балетную труппу. Музыка Чайковского к балету на западе входит в пятерку самых узнаваемых рождественских мелодий вместе с Jingle Bells и Silent Night.

Несмотря на возрождение интереса к Рождеству в постперестроечной России, оно так и не смогло восстановить былых позиций, оставшись чисто религиозным праздником вроде Пасхи. Некоторые традиции, такие как балы-маскарады, праздничный стол, открытки, и наряженные елки сохранились, но как элемент Нового года. Другие - например, колядование и святочные представления - исчезли совсем.

19 декабря 1699 года (здесь и далее даты указаны по старому стилю) император Петр I издал указ, в котором говорилось «о писании впредь января с 1 числа 1700 года во всех бумагах лета от Рождества Христова, а не от сотворения мира». С этого времени в России установилось новое летоисчисление.

Этот указ был дан в связи с тем, что «во многих христианских окрестных народах, которые прославляют православную христианскую Восточную веру, пишут лета числом от Рождества Христова». Уже на следующий день вышел следующий указ Петра с подробными указаниями и распоряжениями о порядке встречи Нового Года и нового счисления. Торжество началось в двенадцать часов ночи 1 января 1700 года. Епископ Русской Православной Церкви Стефан Яворский после службы произнес обстоятельную проповедь, в которой, поздравив присутствующих, доказывал необходимость такой перемены. В течение целой недели «большая проезжая и знатные улицы были украшены сосновыми, еловыми и можжевеловыми ветвями, такое же украшение было сделано над воротами. На Красной площади происходили огненные потехи и стрельба, зажигались хворост, солома и смоляные бочки

С годами традиция празднования Нового Года прочно входила в жизнь российского общества. Из чужеродного элемента, первоначально вызывавшего неподдельный интерес, удивление и даже некое возмущение населения, он превратился в один из любимейших праздников россиян.

О праздновании Нового Года в Оренбургской губернии становится известно преимущественно из периодических изданий второй половины XIX века. Этот праздник оренбуржцы отмечали весело и с задором. Ежегодно проводились маскарады, устраивались елки, благотворительные вечера и балы.

Популярным способом среди населения была встреча Нового Года в общественном клубе. В газете «Оренбургский листок» 1882 года опубликована заметка: «Новый Год оренбуржцы встретили в общественном клубе очень весело – с музыкой, танцами, ужинами. Гостей собралось много; были и первостатейные купцы».

Много публики привлекали и маскарады. Так, из газеты «Оренбургский листок» 1889 года за № 52 известно, что подобные гулянья проводились не только в дни новогодних праздников, но и по нескольку раз в зимнем сезоне. Интересно то, что существовала некая градация праздничных мероприятий. Состоятельные сословия и беднейшие слои населения праздновали Новый Год отдельно. В том же номере газеты «Оренбургский листок» сообщается: «Маскарады в зимнем собрании и в прежние времена привлекали много публики; но теперь посетителей надо ожидать еще более, так как вольные маскарады в театре и в вокзале бульварном запрещены, желающих же потанцевать, развлечься найдется немало и из чистой публики, которая брезговала ходить на маскарады в театр и в вокзал. По крайней мере, в прежние годы вольные маскарады в общественном собрании всегда были приличны и многолюдны. Этому помогает распорядительность старшин. На первый день праздника по обычаю состоятся лакейские балы в вокзале Белова и в общественном собрании, да, кажется, и в прочих клубах. В этот вечер хозяева-господа остаются без прислуги и сидят дома».

Каждый Новый Год улицы города были переполнены гуляющими пешком и катающимися на лошадях людьми. Каждый день с 3-4 часов густой и бесконечной вереницей шагом тянулись сани, запряженные лошадьми и нагруженные разряженными красавицами из слободок. Это являлось своего рода выставкой «выездов» и «закладок». Не оставались без посетителей и общественные места: театр, детские елки и танцевальные вечера. В слободках по улицам ходили толпы славильщиков и ряженных

Регулярными в Оренбурге были детские елки, которые устраивались женами правящих губернаторов Оренбургской губернии. Как правило, они были пышными и запоминающимися. Один из таких праздников описан в «Оренбургском листке» 1895 года следующим образом: «Детский праздник, устроенный ее превосходительством Е.М. Ершовой 2 января в обширных помещениях губернаторской квартиры, вышел блестящим и будет надолго памятным для детей, явившихся на вечер в сопровождении приглашенных из местного общества родителей. Благодаря заботливости и ласковой предусмотрительности хозяев, вечер этот начался детским спектаклем. В большом зале была приготовлена сцена, и юные исполнители сыграли шутку Мансфельда «Не зная броду, не суйся в воду» и водевиль Андреева «Старый математик». После спектакля детям были предложены чай и угощение из конфеток, фруктов, печений и прочих лакомств. Вечер закончился играми, продолжавшимися почти до 12 часов вечера».

С 1896 года в газетах отмечается возрастающая в Оренбурге популярность всевозможных елок: «Так, например, в губернаторской больнице доктор М.М. Кенигсберг устраивал елку для деток, больных дифтеритом, конечно выздоравливающих.

В 1-ом кадетском корпусе весьма удачным оказался, кроме того, вечер кадетов старшего возраста, данный 3 января, по разнообразной программе. Оркестром кадетов дан был настоящий концерт, с удовольствием прослушанный посетителями. Кроме того кадеты прекрасно исполняли характерные танцы, например лезгинку или малороссийский гопак.

Елка была во всех приютах и даже в воскресной женской школе, конечно, с подарками. Это национально немецкое праздничное развлечение видимо привилось у нас, по крайней мере, в области детских забав. На площадях городских никогда еще мы не видели столько молодого хвойника, как в эту зиму: сосенки и даже настоящие ели и елочки (не распроданные) красуются до сей поры, а еще не так давно весьма трудно было достать даже за 3 рубля одну ветку сосновую, а не то что красивое деревце, которое теперь можно купить с выбора за 30-40 коп».

Действительно, с годами елки вошли в обычай и устраивались везде, где только это предоставлялось возможным: в кадетских корпусах, в женском институте, собрании и даже в казармах для батальонных солдат

Подобно тому, как сегодня перед новогодними праздниками беспощадно вырубают елки, так и в XIX веке «два раза в году – накануне Троицына дня и Рождества Христова, – начиналась беспощадная резня елок и берез в лесах и кустарниках». О проблеме вырубки леса сообщают газеты
1900 года. В «Оренбургском листке» не только обозначена пагубная ситуация, но и предложены возможные варианты для предотвращения истребления леса: «Нечего говорить о том, что резня эта производится без всякого порядка нашими пригородными крестьянами, вовсе не воспитавшими в себе духа бережливости к лесу и природным богатствам. Этой возмутительной трате леса пора давно положить предел. Уже будет довольно много сделано в этом отношении, если подлежащим надзором будут указываться лесные площади и места, подлежащие невозбранной вырубке.

Можно идти дальше в этом направлении и заметить, что как бы обязательное требование иметь для каждой семьи елку вовсе не служит таким аргументом, который почти невозможно преступить. Правда устройство рождественской елки для детей является отголоском далекой старины; оно доставляет детям большую радость и традиция эта представляет как-бы священной не только у нас, в России, но и за границей. Елку может устраивать не одна семья самолично, а три четыре семьи, где есть дети, на общие средства. Такая богатая, сравнительно, елка принесет детям больше удовольствия и оживления чем какая-нибудь тощая, скучно убранная елка, с трудом устроенная детям малосостоятельной семьи.

Детские приюты, народные школы, различные детские убежища устраивают бесплатные елки для детей. Следовательно, неимущий класс населения легко может обойтись и вовсе без собственной домашней елки, если только число этих устраиваемых обществом рождественских елок будет достаточно. Ребенок, которому будет дана возможность увидеть такую ослепительную грандиозную елку, в волшебной для него обстановке, конечно, забудет про отсутствие своей собственной нищенской елки в своей нищенской обстановке».

В документах, хранящихся в фондах Государственного архива Оренбургской области, а также в периодических изданиях XIX века сохранились сведения об организации елок для детей «Обществом взаимного вспомоществования приказчиков». Как свидетельствуют документы, «народу на елку собралось бесчисленное множество. Масса трудовой детворы весело и радостно играла вокруг высокой разубранной елки, а взрослая публика, та которую принято называть «ситцевой», чувствовала себя тоже по-домашнему. Танцы шли необыкновенно оживленно. Все проходы помещений общественного собрания были заняты карточными столами и играющими за ними. Танцы продолжались до четырех с лишним часов утра. Публика же оставалась много позднее»

Однако необходимо отметить, что в сравнении с Рождеством, празднование Нового Года в XIX веке было весьма скромным. Главное торжество приходилось на православный праздник.