Краткая характеристика произведения крылова урок дочкам. Формулировка темы, цели урока учащимися

Ерофеева Наталья Евгеньевна 2006

Комедия «урока» была своеобразным продолжением комедии-«школы», ставшей выражением идеей Просвещения в европейской драматургии XVIII века. Основанная также на идее воспитания, она сосредоточила свое внимание, в первую очередь, на частных вопросах. На сцене давались «домашние» уроки. Наибольшей популярностью пользовались комедии «Урок дочкам» И. Крылова (1807), «Урок холостым, или Наследники» М. Загоскина (1822), «Урок женатым» А. Шаховского (1822), «Урок лжецам, или Жених на один час» Я. Люстиха (1823) и другие. При этом все чаще просматривалась главная особенность комедии «урока» - сочетание вопросов воспитания добродетели в семье с общенациональной идеей утверждения всего русского в общественной и частной жизни. Драматурги высмеивали галломанствую-щих господ, обращали внимание зрителя на негативные стороны светского воспитания вообще. В частности, невинная, на первый взгляд, манера поведения - кокетство - оказывалась серьезным социально-опасным явлением, последствия которого сказывались на судьбах порядочных людей. От отдельных человеческих недостатков комедия «урока» приводила зрителя к большим социальным обобщениям. Однако, в отличие от комедии-«школы», пье-сы-«уроки» не носили философского характера. Они были смешными, веселыми, продолжая разрабатывать на практике мольеровский принцип «развлекая поучать».

Мольеровская концепция стала определяющей в развитии комедии «урока» на русской сцене в первой четверти XIX века. При этом необходимо заметить, что комедия «урока» имела, как правило, всего один акт, отказавшись от формы пятиактной классицистской комедии. Возможно, это было связано с распространившимся жанром водевиля в начале

века, который, по замечанию М. Паушкина, развивался по двум линиям: с одной стороны, во французскую схему вкладывалось русское содержание (оригинальный водевиль), а с другой, - переделывалась «безделка французского образца с попыткой во французский сюжет вложить русские образы и русскую действительность - это переводной, переделанный водевиль»1. Схожие процессы наблюдались в ряде переводных комедиях «урока», таких, например, как «Урок мужьям, или Сумасбродное испытание» И. Вольберха (1809), «Урок женам, или Домашняя тайна» по комедии О. Крезе де Лессе А. Волкова (1812), «Урок в ботанике, или Наказанная недоверчивость», - подражание Э. Дю-пати неизвестного автора (1820), «Урок ревнивым, или Ревность не ведет к добру» в переделке Р. М. Зотова (1823) и другие.

Среди первых оригинальных русских комедий «урока» выделяется пьеса И. А. Крылова (1796-1844) «Урок дочкам». По мнению исследователей, она заимствовала сюжет и характеры из комедии Мольера «Смешные жеманницы». Однако при всей схожести произведений комедия Крылова - это самостоятельная русская пьеса, поднимавшая актуальнейшую проблему времени - распространившееся увлечение всем иностранным и пренебрежение русским, национальным. Проблема, как известно, не потеряла своей актуальности до сих пор.

К созданию комедии Крылов пришел в результате размышлений о театре. Эстетические взгляды писателя сложились еще в конце XVIII века, когда он был редактором и автором «Почты духов» (1789). Используя форму сатиры, критик высмеивал подражателей клас-сицистской трагедии, которые в погоне за внешними эффектами уходили от объективности в изображении характеров и ситуаций. Так, например, описывал Крылов подобную класси-

Н. Е. Ерофеева «Урок дочкам» И. А. Крылова: жанр комедии «урока»

цистскую трагедию, пародируя, по замечанию Б. Асеева, пьесу Княжнина «Восслав»2: «Трагедия была сочинена по вкусу островитян в восьми действиях двенадцатистопными стихами... Главный герой сей трагедии... был вдруг философ, гордец и плакса; актер по смыслу слов очень изрядно поддерживал свой характер (Дон Кихот - Н. Е.); он храбрился в тюрьме, читал на театре рассуждения тогда, когда надобно ему было что-нибудь делать; будучи простолюдином, гордился пред государем и плакал пред своею любовницею, как дитя от лозы, когда она делала ему ласки, а чтоб ему чаще хлопали, то он, оборотясь к зрителям, почти при всяком стихе твердил им, что он иноземец»3.

Размышляя о судьбе актера, Крылов в том же письме поднимал вопрос о роли этой профессии в жизни общества, защищал человече-с-кое достоинство ее представителей. Он утверждал: «Это одно только предрассуждение... Негодный промысел приносит больше пользы, нежели вреда. И самая низость сего звания полезна для того, что поведение комедианта не берется в пример, и он своею худою жизнею не заражает целого народа, а добродетельною не делает лицемеров, старающихся ему подражать и под видом благочестия производящих тысячу разорений. Комедиант не имеет случая сделать несправедливого суда; угнетать каким-нибудь откупом целый город: проманивать по двадцати лет бедных просителей, не делая ничего и живя их имением. Вся власть его ограничивается только тем, что изображает на театре пороки. Он может поправить те части злоупотребления, до которых не достигают законы и которые более вреда и разорения приносят государству, нежели самые хищные откупщики» 4.

Крылов писал, что «театр... есть училище нравов, зеркало страстей, суд заблуждений и игра разума...»5. И далее, в письмах-памфлетах, по определению Н. Степанова6, Крылов уже от своего имени говорил: «Всякое действие должно быть на театре вероятно и исполняемо в своем месте. Автор не должен казаться чудотворцем, но подражателем природы»7. В письме к П. А. Соймонову (1789), указывая, что «добрый вкус у всех просвещенных народов один, а драма, в которой нет толку, и пара-

диз зевать заставляет»8, критик продолжал развивать собственные наблюдения за вкусами публики, отражающие социальные ориентации автора, который, подобно Радищеву, признавал истинно прекрасным не «светскую бледность лица, а живой румянец»: «Быть дородною, иметь природный румянец на щеках - пристойно одной крестьянке; но благородная женщина должна стараться убегать такого недостатка: сухощавость, бледность, томность - вот ее достоинства. В нынешнем просвещенном веке вкус во всем доходит до совершенства, и женщина большого света сравнена с голландским сыром, который тогда только хорош, когда он попорчен»9.

По мнению Крылова, успех пьесы зависит от хорошо построенного действия и от правдоподобия выводимых не сцену характеров. «Сколь бы герой привлекателен ни был... сколь бы много остроты, ума и вкуса на него истощено ни было - все это не произведет полного действия, если герой введен... без причины», - указывается в «Примечании» на комедию «Смех и горе» (1789)10. Развивая мысль П. Плавилыци-кова о том, что «зрелище есть общественная забава, исправляющая нравы человеческие», Крылов писал: «На театре должно нравоучение извлекаться из действия. Пусть говорит философ, сколь недостойно питать в сердце зависть к счастью ближнего; сколь вредна страсть сия в общежитии, сколь пагубна в сильных людях; пусть истощает все риторические украшения, дабы сделать отвратительное изображение сей страсти: я буду восхищен и тронут красноречием; но драматический автор должен мне показать завидливого, коего ритор сделал описание, - он должен придать ему такое действие и оттенки, которые бы без помощи его слова, заставили меня ненавидеть это лицо, а с ним вместе и пагубную страсть, в нем образованную»11. И далее критик обращал внимание на мастерство Мольера, подражание которому, по его мнению, является естественным и поучительным: «Мольер в своей комедии, не говоря длинных нравоучений против скупости, заставляет ненавидеть Гарпагона и делает его смешным; но в некоторых наших комедиях старики говорят преизрядные и пред-

линные нравоучения, охлаждают ими жар действия, и весь успех, производимый ими, это тот, что слушатели желают только скорее дождаться счастливой минуту, когда опустят занавес»12.

Драматург был близок в своих рассуждениях к автору «Школы Света» Вуазенону, также утверждавшего первенство мольеровской комедии. Крылов явно ориентировался и на Дидро, когда говорил о «положениях», выводимых на сцену: «...На театре обстоятельства трагические или комические бывают по тому такими почитаемы, каким образом они описываются автором, и какой характер в них действует, а не по своему содержанию»13. Он четко проводил грань между комическим и трагическим персонажами, равно как и между комическим и трагическим в пьесе. При этом Крылов, развивая мысль, утверждал: «Сочиняя, ... я имел намерение забавлять, трогая сердца, и в сем-то состоит должное автора, ибо вывесть на театр шута не есть еще сделать драму»14.

Крылов во всех своих произведениях, будь то критические статьи или басни, комедии или «письма» в «Почте духов», выступал как истинный патриот отчизны, отстаивающий национальное, русское, смеющийся над приверженцами всего западного. Для писателя важным вопросом всегда был вопрос воспитания соотечественника в лучших традициях русской культуры. В. И. Кулешов справедливо заметил: «Борьба Крылова таила в себе попытку проложить путь некоему третьему направлению»15. И действительно, Крылов в драматических произведениях представляет первый опыт в разработке этого третьего направления - комедии «урока», первые элементы которой наблюдались уже в пьесе «Модная лавка» (1806).

И «Модная лавка», и «Урок дочкам» пользовались огромной популярностью у русского зрителя. Секрет успеха комедий в том, что Крылов сумел преодолеть дидактизм нравоучительной комедии, уйти от схематизации образов в угоду нравственной идее. «Мораль у Крылова не отвлеченная, а возникающая из практической, общественной необходимости, из конкретной жизненной ситуации», - писал Н. Л. Степанов относительно басен писателя16.

Эти слова в полной мере отражают и особенности комического у Крылова-драматурга.

Все действие комедии «Урок дочкам» построено на столкновении двух мировоззренческих систем, выраженных в поступках и словах персонажей - Велькарова и его дочерей, Феклы и Лукерьи. Крылов задает комическую ситуацию тем, что помещает сестер, воспитанных на французский манер в городе, в условия провинциальной помещичьей старины, где главным хранителем национальных традиций выступает няня Василиса, приставленная к ним, чтобы следить за тем, как и на каком языке они общаются. «Эффект очуждения» в комедии «урока» помогает создать комическую ситуацию.

«Эффект очуждения» соотносится с «эффектом отчуждения» Б. Брехта. В драматургии

XVIII в. данный прием позволял создать дистанцию между зрителем и сценой, показать привычные характеры или жизненные ситуации с непривычной стороны, тем самым заставить зрителя удивиться и осмыслить, оценить происходящее по-новому, сквозь призму своего индивидуального сознания. Для достижения воспитательного эффекта привычное изображалось как обыденное или отражало, как у Мольера, основные тенденции общественного развития. При этом «эффект очуждения» не всегда связан с «эффектом удивления». Драматурги XVIII - первой половины XIX века широко использовали «принцип зеркала». Представляя на суд зрителя образцы порока или добродетели, они показывали из со всех сторон, позволяя зрителю проанализировать виденное с позиций своего жизненного опыта. Чаще всего ситуация была основана на столкновении этических понятий, и каждый зритель обязательно оказывался перед выбором - либо принять и признать в качестве нормы то, что видит на сцене, либо отвергнуть и найти адекватную замену в своем сознании всему происходящему. Взгляд на привычное со стороны заострял нравственные и социальные противоречия, актуализировал многие социальные явления. При этом драматург оказывался в позиции учителя, которые не давал готовых ответов, а заставлял зрителя самому принимать верное решение, причем это решение было опят же замк-

нуто на индивидуальный жизненный опыт последнего. В результате смех в комедии становился более серьезным и соотносился более с трагическим, нежели комическим катарсисом. Названные особенности комедии-«школы» русская комедия «урока» успешно развивала, о чем свидетельствует и комедия И. А. Крылова.

Слишком разительным оказывается контраст между теми нравами, которые царят в доме Велькарова, и нравами, которые привезли в этот дом помещика его дочери. Ситуация для Феклы и Лукерьи поистине драматическая, но она вызывает смех, особенно в описании Даши, их горничной, которая так представляет ее своему жениху Семену:

Отец их со службы приехал, наконец, в Москву и захотел взять к себе дочек - чтоб до замужества ими полюбоваться. Ну, правду сказать, утешили же они старика... всю родню его и старых знакомых отвадили грубостями и насмешками. Барин не знает языков, а они накликали в дом таких нерусей, между которых бедный старик шатался, как около Вавилонской башни... Вышед-ши, наконец, из терпения от их проказ и дурачеств, он увез дочек сюда на покаяние, - и отгадай, как вздумал наказать их...

Ахти! никак заставил модниц учиться деревенскому хозяйству?

Ху же! ...Он запретил им говорить по-французски! (Семен хохочет)... Смейся, смейся, а бедные барышни без французского языка, как без хлеба, сохнут; да это мало, немилосердный старик сделал в своем доме закон, чтоб здесь никто, даже гости, иначе не говорили, как по-русски; ... Это еще не конец. Чтоб и между собой не говорили они иначе, как по-русски, то приставил к ним старую няню Василису, которая должна, ходя за ними по пятам, строго это соблюдать; а если заупрямятся, то докладывать ему... 17.

Рассказ Даши послужил толчком к дальнейшим действиям Семена, который, переодевшись французом, пока его хозяин едет через имение Велькарова, пользуется моментом, что-

бы получить в жены Дашу. Сцены встречи и «светской» беседы дочерей помещика с переодетым слугой комичны по своей сути. Они, подобно мольеровским, представляют своеобразный «спектакль в спектакле», главными героями которого на сей раз становятся слуги, ловко одурачивающие господ.

Велькаров занимает интересную позицию в пьесе. Он редко выходит на сцену и появляется в самом конце комедии, чтобы выступить от лица тех русских дворян, которые всегда были противниками галломании. Велькаров сразу разгадал обман Семена, но простил слугу, так как тот «сегодняшним примером дал... урок дочкам»18. Отец искренне возмущен страстью дочерей ко всему иностранному, нерускому. Финальные слова главы семейства звучат патетически:

А вы, сударыни! я вас научу грубить добрым людям, я выгоню из вас желание сделаться маркизшами! Два года, три года, десять лет останусь здусь, в деревне, пока не бросите вы все вздоры, которыми набила вам голову ваша любезная мадам Григри; пока не отвыкните восхищаться всем, что только носит не русское имя, пока не научитесь скромности, вежливости и кротости, о которых, видно, мадам Григри вам совсем не толковала, и пока в глупом своем чванстве не перестанете морщиться от русского языка... 19.

Собственно, финальные слова Велькарова не были неожиданностью. Справедливость родительского гнева подтверждалась поведением дочерей на протяжении всего действия. Целью родительского приговора является исправление недостатков в светском воспитании девушек. Велькаров решает восстановить гармонию между подчеркнуто простонародными именами - Фекла и Лукерья - и их носительницами. Под влиянием высшего общества барышни утратили то доброе и благородное, что воспитывал когда-то в них отец. Не случайно еще в начале пьесы, возмущенный тем, что дочери постоянно перебивают его, не желая выслушать, Велькаров кричит:

Чем более я вас слушаю, тем более сожалею, что вверил вас любезной моей сестрице. Стыдно, сударыни, стыдно! - Девушки,

вы уж давно невесты, а еще ни голова ваша, ни сердце не запасено ничем, что бы могло сделать счастие честного человека. Все ваше остроумие в том, чтоб перецыганивать и пересмеивать людей, часто почтеннее себя; вся ваша ловкость, чтоб не уважать ни летами, ни достоинствами человека и делать грубости тем, кто вас старее. В чем ваше звание? Как одеться или, лучше сказать, как раздеться, и над которою поманернее развесить волосы. Какие ваши дарования? Несколько песенок из модных опер, несколько рисунков учителе-вой работы и неутомимость прыгать и кружиться на балах; а самое-то главное ваше достоинство то, что вы болтаете по-французски...20.

Фактически, Велькаров высказывает представление автора о добропорядочном воспитании русского человека, главными принципами которого были бы уважение к старшим и почитание отца, родительского дома. Глава семьи не приемлет космополитизма дочерей, с болью воспринимает и оценивает результаты светского воспитания.

Крылов зафиксировал в комедии тенденцию морального расслоения русского общества в начале XIX века. Его нравственные уроки касались не только семейных отношений, но в пьесе звучит протест против разрушения общественных связей и естественных чувств в человеке вследствие подобного воспитания. Оценивая комедию Крылова, Ю. Стенник писал: «Острая пародийность, превращавшая комедию в средство борьбы, своеобразное приспособление мольеровских тем и сюжетных коллизий для обличения явлений, порождаемых новой исторической ситуацией и для осмеяния нравов петербургских гостиных, наконец, шутливая игривость трактовки традиционных драматических положений, что сближало жанр комедии с водевилем - все эти особенности могут рассматриваться как типические для комедии 1800-1810-х годов, и все

они в той или иной степени присутствуют в комедиях Крылова»21.

Комедия «урока» стала своеобразным итогом в развитии русской драматургии как явлении национальном, самобытном в начале

XIX века, подготовившем общественную комедию, первые образцы которой представлены в переводной литературе второй половины XVIП-ХIХ веков.

1 Старый русский водевиль. 1819-1848 / Вводн. ст., примеч. и отбор матер. М. Паушкина. М., 1937. С. 23.

2 Асеев Б. Н. Русский драматический театр XVП-XVШ веков / Б.Н. Асеев. М., 1958. С. 394.

3 Крылов И. А. Сочинения в двух томах / И. А. Крылов // Соч: В 2 т. М., 1969. Т. 2. С. 98.

4 Там же. С. 96.

5 Там же. С. 256.

6 Степанов Н. Л. И. А. Крылов / Н. Л. Степанов // Крылов И. А. Соч: В 2 т. М., 1969. Т. 2. С. 462.

7 Крылов И. А. Соч.: В 2 т. Т. 2. С. 426.

8 Там же. С. 412.

9 Там же. С. 339.

10 Там же. С. 424.

11 Там же. С. 425.

13 Там же. С. 415.

14 Там же. С. 414.

15 Кулешов В. И. История русской критики XVШ-XIX веков / В. И. Кулешов. М., 1978. С. 67.

16 Степанов Н. Л. И. А. Крылов / Н. Л. Степанов // Крылов И. А. Соч: В 2 т. М., 1969. Т. 2. С. 31.

17 Крылов И. А. Соч.: В 2 т. Т. 2. С. 451-452.

18 Там же. С. 490.

19 Там же. С. 459.

20 Там же. С. 461.

21 Стенник Ю. В. Русская драматургия XVIII - начала XIX вв. (Поэтика и история жанров): Автореф. дисс. ... канд. филол. наук: защищена 1990 / Ю. В. Стенник. М., 1990. С. 28.

Приемы комического в комедии И.А.Крылова "Урок дочкам"

Известно, что основа комического -- какое-то несоответствие, нарушение естественного хода вещей. Несоответствие в литературе передается на языковом уровне (оговорки, имитация акцента или дефекта речи, двусмысленность, злоупотребления заимствованиями, диалектная или просторечная лексика), на уровне сюжетной ситуации (недоразумение, одного героя принимают за другого), и на уровне характера персонажа (противоречие между произведенным впечатлением и самооценкой, между словом и делом). В пьесах явный комический эффект часто производит речь героев, поскольку там практически нет слов автора, в более завуалированном виде комические приемы используются в сюжетах и характерах персонажей. Зачастую даже имена персонажей оказываются придуманным не случайно, а в комических целях. Пьеса И.А. Крылова "Урок дочкам" повторяет сюжетную схему "Смешных жеманниц" Мольера. И там, и там фабула одинакова: слуга, появляющийся в доме жеманных барышень, выдает себя за дворянина, а в финале его разоблачают, причем девицы оказываются посрамлены, поскольку их "просвещенность" не более чем кривляние. Крылов искусно перенес этот сюжет на российскую почву, высмеяв галломанию современного ему русского дворянства, при этом трактовка главного героя также подверглась некоторому изменению. Слуга Маскариль в мольеровской пьесе карикатурен, и объявляется в доме жеманниц по наущению своего господина, отвергнутого жениха, решившего таким образом проучить девушек. Герой Крылова лакей Семен самостоятельно придумывает себе роль французского маркиза, желая устроить собственную женитьбу на одной из служанок. С точки зрения жанра эта пьеса Крылова представляет собой так называемую "комедию урока", основанную на идеях воспитания, и весьма популярную в России начала XIX века. При этом она сочетает в себе черты комедии положений, в которой обязательны непредвиденные стечения обстоятельств, провоцирующие смешные ситуации, и черты комедии характеров, в которой источником смешного является убогая внутренняя суть нравов и характеров высшего света. Перечислим основные приемы, использованные И.А.Крыловым в своей пьесе для достижения комического эффекта. Приемы комического на уровне сюжета Как и в прочих комедиях-уроках того времени, автор сделал упор на сочетание вопросов воспитания добродетели в семье с господствующей в просвещенном обществе идеей утверждения всего истинно русского в общественной и частной жизни. Сюжетная завязка комедии построена на столкновении двух мировоззренческих систем, выраженных в поступках и словах персонажей -- помещика Велькарова и его дочерей Феклы и Лукерьи. Комическая ситуация задается автором изначально, когда воспитанные на французский манер сестры оказываются в провинциальном городе среди поклонников помещичьей старины. Главным хранителем национальных традиций выступает глуховатая няня Василиса, приставленная следить, чтобы сестры изъяснялись исключительно на русском языке. Как это нередко бывает в комедиях, смешные ситуации видятся такими лишь с одной стороны, а для некоторых действующих лиц превращаются в трагедийные. Обычно это происходит при столкновении этических понятий. Исключительно силен контраст между нравами в доме Велькарова и нравами, привезенными его дочерьми. Сестрам эта ситуация представляется просто катастрофической, но в пересказе их горничной Даши она не вызывает ничего, кроме смеха: Даша: ... отец их приехал, наконец, в Москву, и захотел взять себе дочек -- чтоб до замужества ими полюбоваться. Ну, правду сказать, утешили они старика. Лишь вошли к батюшке, то поставили дом вверх дном; всю его родню и старых знакомых отвадили грубостями да насмешками. Барин не знает языков, а они накликали в дом таких нерусей, между которых бедный старик шатался как около Вавилонской башни, не понимая ни слова, что говорят и чему хохочут.... Он увез дочек сюда на покаяние.... и отгадай, как вздумал наказать их....? Он запретил им говорить по-французски! Узнав, что "бедные барышни без французского языка, как без хлеба, сохнут..." хитрый Семен устраивает классическую для комедий смену образа: притворяется французским маркизом, чтобы разжалобить девиц и добыть денег для женитьбы на Даше. Комично выглядит сцена ожидания сестрами лже-маркиза. Еще не будучи знакомы, они заранее преклоняются перед ним, только лишь по причине его принадлежности к французской нации, и стараются в меру своего разумения пустить пыль в глаза: Фекла : Как бы нам его принять? -- Как будто мы ничего не знаем!... Займемся работой. Лукерья: Даша! Подай нам какую-нибудь работу.... Даша: Да какую работу, сударыня? Вы никогда ничего не работаете... Лукерья: Ох нет!... Знаешь ли что, сестрица? Сядем, как будто мы что-нибудь читали... Фекла: ...Очень хорошо, Даша, что же книги? Даша: Книги, сударыня? Да разве вы забыли, что у вас только книги и было, что модный журнал ... Не менее комична сцена беседы лакея Семена с барышнями, когда те заперли свою надзирательницу няню Василису, чтобы вдоволь наговориться с "маркизом" по-французски, а несчастный лже-маркиз бегает от них по комнате, тщетно пытаясь скрыть свое незнание языка тем словом, что он дал хозяину дома (говорить только по-русски): Лукерья (гоняясь): Barbare (жестокий)! Семен (убегая): не слишу! Фекла (гоняясь): Не понимаю! Лукерья (гоняясь): Impitoyable (неумолимый)! Семен (убегая): не разумею. Финал комедии Крылова отличен от мольеровского: хотя проделки Семена раскрыты, его не унижают и не наказывают (слуг у Мольера побили палками их же господа). Помещик Велькаров оказывается способен посмеяться над собой и сложившейся ситуацией, и даже обещает Семену денег, чтобы тот мог жениться на Даше. Но от своего намерения обучить дочерей должным манерам он не отказывается, оставляя няню Василису воспитывать и охранять их нравственность: Няня Василиса (отходя за ними) Матушки барышни, извольте кручиниться по-русски . Приемы комического на уровне характера персонажа Образы слуг, что не редкость в комедиях Крылова, напоминают нам персонажей комедии дель арте. Даша и Семен -- находчивые, смелые и исключительно здравомыслящие люди, их способности к разумным суждениям впору позавидовать. О сестрах-хозяйках такого не скажешь, и это традиционное противопоставление умных слуг глуповатым господам всегда производит комический эффект. В лицах Феклы и Лукерьи Крылов высмеял столь нелюбимый им тип жеманных и сентиментальных дворянских барышень, ненавидящих все русское и традиционное. Представления сестер о идеальном образе жизни молодой девушки мы узнаем из монолога Лукерьи: --... по утру, едва успеешь сделать первый туалет, явятся учители: танцевальный, рисовальный, гитарный, ... от них тотчас узнаешь тысячу прелестных вещей: тут любовное похождение, там от мужа жена ушла, те разводятся, другие мирятся.... Потом пустишься по модным лавкам; там встретишься со всем, что только есть лучшего и любезного в целом городе; подметишь тысячу свиданий; на неделю будет что рассказывать... И дальше в том же духе: пустое времяпрепровождение, собирание слухов и сплетен, жестокие шутки над старушками и отчаянное кокетство с кавалерами. Преклонение сестер перед всем иностранным Крылов высмеивает, вкладывая в уста Феклы фразу: -- Ах! Я бы истерзалась, я бы умерла с тоски, если б не утешал меня Жако, наш попугай, которого одного во всем доме слушаю я с удовольствием... А все достоинства попугая заключаются в подражании им французской речи. Для этих барышень главное -- не быть, а казаться, потому они устраивают уже упомянутый выше спектакль, лишь бы представиться заезжему французу образованными и знающими толк в светском обхождении. В своем слепом обожании иностранного они доходят до гротеска, обсуждая своего нового знакомца-псевдомаркиза: Лукерья (вслед Семену): Какой ум! Какая острота! Фекла : Какое благородство, какая чувствительность! Даша (особо): Благодаря маркизству. Лукерья : Как видна ловкость во всяком пальчике маркиза! Фекла : В каждом суставчике приметно что--то необыкновенное, привлекательное. Надо отметить, что помещик Велькаров здесь не совсем комедийный персонаж. Да, он представляет собой традиционный театральный образ строгого отца, но ничто из его слов или поступков не вызывает комического эффекта. Поведение дочерей, которое наблюдает зритель, подтверждает справедливость родительского гнева. Устами Велькарова Крылов высказывает собственные представления о добропорядочном воспитании русского человека, о необходимости уважения к старшим и недопустимости космополитизма. Приемы комического на уровне лексики и стилистики Имена героев комедии традиционно являются "говорящими", это же относится и к персонажам "Урока дочкам". Фамилия помещика "Велькаров" происходит от имени "Велькар" -- персонажа трагедии А.П.Сумарокова "Хорев". Велькар был наперсником Хорева, брата киевского князя Кия; действие трагедии происходило в конце VI - начале VII века, что сразу характеризует Велькарова как русского дворянина "старой закалки", поклонника старины и национальных традиций. Имена его дочерей -- Фекла и Лукерья -- подчеркнуто простонародны, что сразу вызывает у зрителя диссонанс при сопоставлении подобных имен и галломанией их носительниц. Не раз упоминавшееся героями имя некоей французской мадам Григри, так "замечательно" воспитавшей девушек, во французском языке созвучно слову "cricri", что переводится как "сверчок". Очевидно, что бессвязные слова ее воспитанниц Крылов иронически сравнивает с бессмысленным стрекотанием сверчка. Речь персонажей также способствует появлению комического эффекта. Образные и остроумные сравнения Семена ("у тебя во рту не язык, а маятник " ; " в моих карманах хоть выспись -- такой простор " ) забавно контрастируют с его же попытками изобразить русскую речь француза с акцентом, изъясняясь при этом штампами из сентиментальных романов, и пытаясь угодить барышням: -- Не снать по--французски, я вообразить этого не могу! Я бы умер. -- Фи! Как это неблагородно! Ми все, кто познатнее, никого не читаем. -- Мало ли есть прекрасных упрашнений, кроме книг для молодого, знатного шеловека, например: можно нишего не делать, можно гулять, можно петь, можно играть комедию ... Примером гротескового снижения для достижения комического эффекта является реплика няни Василисы: -- Так, золотые мои, глядела на вас, глядела, индо меня горе разобрало: я вспомнила про внука Егорку, которого за пьянство в рекруты отдали,; ну такой же был статный, как его милость! Утрированно-сентиментальные вздохи и переживания девиц Велькаровых по поводу неких печальных обстоятельств лже-маркиза (о которых тот никак не может поведать барышням), у "приземленной" няни вызывают лишь ассоциацию с пьяницей-племянником, забритым в армию. Известно, что пьеса "Урок дочкам" пользовалась большой популярностью у современников. Этот успех вполне заслужен, потому что Крылову удалось создать такую нравоучительную комедию, в которой традиционный классический дидактизм уступил место естественной, жизненной морали. Почти водевильная легкость действа, комизм положений и характеров, выразительная речь, и при этом очевидный нравственный посыл делают это произведение блестящим образцом русской сатирической комедии.

Фёкла и Лукерья, дочери дворянина Велькарова, воспитывались у своей тётки гувернанткою мадам Григри «на последний манер». Отец приехал со службы к ним в Москву и решил взять дочерей к себе. Модницы рассердили старика тем, что «отвадили грубостями и насмешками» его родных и друзей и всё время приглашали к себе в дом «нерусей». У Велькарова лопнуло терпение, и он привёз дочек в деревню.

Здесь отец запрещает Фёкле и Лукерье говорить по-французски, что является для них самым большим наказанием. И даже всем своим гостям Велькаров приказывает говорить только по-русски. Чтобы дочки не ослушались, Велькаров приставляет к ним старую няню Василису, которая следит за каждым шагом девушек.

У барышень есть горничная Даша. Ещё в Москве собиралась она выйти замуж за Семёна, да только ни у жениха, ни у невесты не было денег. Свадьба была отложена до тех времён, пока деньги появятся. Служа у дворянина Честона, Семён ездил с ним в Пе тербург. Там Честон разорился и был вынужден «на самом лёгком ходу» ехать в армию «бить бусурманов». Занемогший дворянин остановился в деревне Велькарова, и Семён пошёл повидаться с Дашей. Жених и невеста рассказывают друг другу о том, что случилось со дня разлуки. Выясняется, что денег ни у одного, ни у другого не прибавилось. Даша говорит жениху, что её барышни щедры, но только к иностранцам. У Семёна созревает план...

Няне Василисе жалко барышень, которые слышат французскую речь только от попугая. Няня уговаривает Велькарова отменить запрет на французский язык, но тот непреклонен. Барышни с сожалением вспоминают о жизни в городе: там к ним ходили учителя рисования, музыки и танцев, там Фёкла и Лукерья ездили по модным лавкам, по обедам и балам, знали все городские слухи и сплетни. После этого деревенская жизнь представляется им невыносимо скучной. А отец ещё и прочит им женихов из числа местных дворян: Хопрова и Танина, людей «достойных, рассудительных, степенных и притом богатых». Но девицы уже отказали многим женихам; так же они собираются поступить с Хопровым и Таниным.

Слуга докладывает Велькарову, что у дверей его стоит некий француз, и притом маркиз, который идёт в Москву пешком. Гостеприимный Велькаров согласен принять его. Фёкла и Лукерья вне себя от радости. Они волнуются: смогут ли встретить маркиза достойно. Отец разрешает им говорить по-французски, ежели гость не умеет по-русски.

Но, к великому огорчению Фёклы и Лукерьи, француз говорит по-русски. И немудрено: ведь это на самом деле Семён, выдающий себя за маркиза. Барышни ласково встречают мнимого француза, в беседе с ним признаются в отвращении к русскому языку и любви к французскому. Фёкле и Лукерье интересно послушать о

Франции... Однако лжемаркиз может лишь сообщить, что «во Франции все города вистроени на больших дорогах». Но сёстры и от этого в восторге. На вопрос о литературе Семён отвечает, что чтение - занятие не для знатных людей. А главное, «маркиз» хочет рассказать, что с ним случилось множество несчастий: он, знатный человек, путешествует пешком и нуждается в деньгах. Барышни, услышав об этом, плачут от жалости. Глядя на них, плачет и няня Василиса: она вспоминает внука Егорку, которого за пьянство в рекруты отдали.

Велькаров доволен, что «маркиз» умеет говорить по-русски. На радостях он присылает «французу» новую пару платья да двести рублей денег. Фёкла и Лукерья в ужасе при виде платья: на нём «одних галунов полпуда». Но «маркиз», как ни странно, доволен.

Фёкла и Лукерья в восторге от «маркиза», его «благородства и чувствительности». Они горюют о своей участи, не желая быть майоршами или ассесоршами. Одновременно им приходит в голову одна и та же мысль: может быть, или Фёкле, или Лукерье удастся стать «маркизшей»...

Конторщик Сидорка хочет записать в расходную книгу, что «француз» получил двести рублей. Он просит Семёна назвать своё имя. Но тот, как назло, не знает ни одного французского имени. У него есть книжка про похождения маркиза Глаголь, и он решает назвать себя так же. Семён надеется получить от барышень ещё двести рублей, и тогда уж к вечеру «сложить маркизство», обвенчаться с Дашей, распрощаться со своим барином и сразу же ехать в Москву. Там он откроет «или цирюльну, или лавочку с пудрой, помадой и духами».

Фёкла и Лукерья пишут письма Хопрову и Танину, где наотрез им отказывают и даже запрещают приезжать в гости. Няню Василису они запирают у себя в комнате. Девицы пытаются заставить Семёна говорить по-французски, но он не идёт им навстречу, ссылаясь на слово, данное Велькарову. Лжемаркиз уже не знает, куда деваться от настойчивости барышень, но тут, к счастью, появляется няня Василиса.

Велькаров гневается на дочерей: ему удалось перехватить их письма к Хопрову и Танину. Но Фёкла и Лукерья бросаются перед ним на колени: они признаются в своих надеждах, что хотя бы одна из них выйдет замуж за француза. Велькаров обещает проучить девиц.

Сидорка объявляет, что комната для маркиза Глаголь готова. Это имя всех повергает в замешательство. Велькаров догадывается об обмане и требует, чтобы мнимый маркиз рассказал по-французски о своих злоключениях. Семёну ничего не остаётся, как только признаться в самозванстве. Он рассказывает свою историю, говорит о любви к Даше. Велькаров сперва гневается: «Твоя спина дорого мне за это заплатит». Семён и Даша умоляют о прощении. И Велькаров прощает Семёна за тот урок, который он преподал Фёкле и Лукерье. Он разрешает Семёну ехать с Дашей куда угодно, да ещё и даёт им денег на дорогу.

А дочкам своим Велькаров обещает, что останется в деревне до тех пор, пока они не бросят «все вздоры», не научатся «скромности, вежливости и кротости» и не перестанут «морщиться от русского языка». Сёстры лишь издают горестные восклицания на французском языке. Но няня Василиса наготове: «Матушки-барышни, извольте кручиниться по-русски».

Иван Андреевич Крылов

«Урок дочкам»

Франции… Однако лжемаркиз может лишь сообщить, что «во Франции все города вистроени на больших дорогах». Но сёстры и от этого в восторге. На вопрос о литературе Семён отвечает, что чтение — занятие не для знатных людей. А главное, «маркиз» хочет рассказать, что с ним случилось множество несчастий: он, знатный человек, путешествует пешком и нуждается в деньгах. Барышни, услышав об этом, плачут от жалости. Глядя на них, плачет и няня Василиса: она вспоминает внука Егорку, которого за пьянство в рекруты отдали.

Фёклу и Лукерью в Москве воспитывала тетка гувернантка мадам Григри. Когда отец вернулся со службы, то решил забрать девочек к себе в деревню. Он не разрешает сестрам говорить на французском языке. Назначает им няню Василису, которая должна за ними следить.

Есть у девочек горничная – Даша, которая собиралась выйти замуж за Семена, но, не имея денег, молодые отложили свадьбу. Узнав о щедрости Феклы и Лукерьи по отношению к иностранцам, Семен создает план, с помощью которого сможет заработать на создание семьи с Дашей.

Няня Василиса, сочувствуя барышням в том, что французский язык для них под запретом, пытается изменить решение Велькарова, но напрасно старается. Девочки страдают и тоскуют по жизни в городе: красивым модным лавкам, учителям по рисованию и пению. Вместе с тем, отец предлагает дочерям в женихи местных дворян: Хопрова и Танина. Девушки, отказавшие многим, не стали делать исключение.

В дом приходит некий француз. Девушки безмерно счастливы приходу гостя. Учитывая неумение его говорить по-русски, отец разрешает барышням проявить свои способности в разговоре на французском языке.

Но оказывается, что это Семен прикинулся иностранцем, и по-русски он говорит прекрасно. Фекла и Лукерья обсыпают маркиза вопросами о Франции, но он отвечает довольно кратко. Но девушки рады каждому слову. Семен рассказывает о своих несчастьях, пытаясь вызвать жалость, и ему это удается.

Велькаров дарит французу новые платья и двести рублей. Гость восторженно благодарит хозяина.

У девочек возникает мысль привлечь внимание маркиза и возможно кому-то удастся стать его женой.

Конторщик Сидорка спрашивает имя гостя, но он не знает ни одного французского имени. Потому Семен называет себя Глаголем, вспомнив прочитанную книгу. Семен мечтает заработать еще двести рублей у барышень, а вечером обвенчаться с Дашей и уехать с ней в Москву. В письме девушки отказывают выбранным отцом женихам и запрещают им даже приезжать в гости. Свою няню они запирают в комнате.

Отец, узнав о намереньях дочерей выйти замуж за французского гостя, решает их проучить. Услышав лжеимя маркиза, хозяин догадывается об обмане. Он просит Семена поговорить с ним на родном ему языке, и парень признается в придуманном плане. Влюбленные молят о прощении хозяина. И отец прощает Семена, понимая, что таким образом он проучит своих девочек. Молодым он дает денег и позволяет уехать.

Расстроенным барышням приказывает оставаться в деревне до тех пор, пока они не научаться вести себя скромно, как подобает русским девушкам.

Страница 26 из 28

УРОК ДОЧКАМ

Комедия в одном действии.
(Отрывки)

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Велькаров, дворянин.
Фекла, Лукерья — его дочери,
Даша, их горничная.
Василиса, няня.
Слуга.

Действие происходит в деревне Велькарова.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
(Явление первое опущено)

Фекла, Лукерья, Даша и няня Василиса, которая становит стул и, на нем сидя, вяжет чулок, вслушиваясь в разговоры барышень.

Фекла. Да отвяжешься ли ты от нас, няня Василиса?
Лукерья. Няня Василиса, да провались ты сквозь землю.
Василиса. С нами бог, матушки. Вить я господскую волю исполняю. Да и вы, красавицы мои барышни, что вам за прибыль батюшку гневить? Неужели у вас язычок болит говорить по-русски?
Лукерья. Это несносно! Сестрица, я выхожу из терпенья!
Фекла. Мучительно! Убивственно! Оторвать нас от всего, что есть милого, любезного, занимательного, и завезти в деревню, в пустыню...
Лукерья. Будто мы на то воспитаны, чтоб знать, как хлеб сеют!
Даша (особо (то есть «в сторону»)). Небось для того, чтобы знать, как его едят...
Лукерья. Что ты бормочешь, Даша?
Даша. Не угодно ль вам взглянуть на платье?
Фекла (подходя). Сестрица, миленькая, не правда ли, что оно будет очень хорошо?
Лукерья. И, мой ангел! Будто оно может быть сносно!.. Мы уже три месяца из Москвы, а там, еще при нас, понемножку стали грудь и спину открывать...
Фекла. Ах, это правда! Ну вот, есть ли способ нам здесь по-людски одеться? В три месяца, бог знает, как низко выкройка спустилась. Нет, нет, Даша, поди кинь это платье! Я до Москвы ничего делать себе не намерена.
Даша (уходя, особо). Я приберу его для себя в приданое.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Фекла, Лукерья и няня Василиса.

Лукерья. Eh bien, та soeur ...
Василиса. Матушка, Лукерья Ивановна, извольте говорить по-русски: батюшка гневаться будет!
Лукерья. Чтоб тебе оглохнуть, няня Василиса!
Фекла. Я думаю, право, если б мы попались в полон к туркам, и те б с нами поступали вежливее батюшки, и они бы не стали столько принуждать нас русскому языку.
Лукерья. Прекрасно, божественно! С нашим вкусом, с нашими дарованиями,— зарыть нас живых в деревне? Нет, на что же мы так воспитаны — к чему потрачено это время и деньги? Боже мой! Когда вообразишь теперь молодую девушку в городе,— какая райская жизнь! Поутру, едва успеешь сделать первый туалет, явятся учители,— , рисовальный, гитарный, клавикордный; от них тотчас узнаешь тысячу прелестных вещей: тут любовное похождение, там от мужа жена ушла; те разводятся, другие мирятся; там свадьба навертывается, другие свадьбу расстроили; тот волочится за той, другая — за тем,— ну, словом, ничто не ускользнет, даже до того, что знаешь, кто себе фальшивый зуб вставит, и не увидишь, как время пройдет! Потом пустишься по модным лавкам; там встретишься со всем, что только есть лучшего и любезного в целом городе; подметишь тысячу свиданий; на неделю будет что рассказывать; потом едешь обедать, и за столом с подругами ценишь бабушек и тетушек; после домой — и снова займешься туалетом, чтобы ехать куда-нибудь на бал или в собрание, где одного мучишь жестокостью, другому жизнь даешь улыбкою, третьего с ума сводишь равнодушием; для забавы давишь старушкам ноги и толкаешь под бока, а они-то морщатся, они-то ворчат!.. Ну, умереть надо со смеху! (Хохочет.) Танцуешь, как полуумная; и когда случится в первой паре, то забавляешься досадою девушек, которым иначе не удается танцевать, как в хвосте. Словом, не успеешь опомниться, как уже рассветает, а ты полумертвая едешь домой. А здесь, в деревне, в степи, в глуши... ах! Я так зла, что задыхаюсь от бешенства; так зла, так зла, что ah, si jamais je suis...
Василиса. Матушка Лукерья Ивановна, извольте гневаться по-русски!
Лукерья. Да исчезнешь ли ты от нас, старая колдунья?
Фекла. Не убивственно ли это, миленькая сестрица: не видать здесь ни одного человеческого лица, кроме русского, не слышать человеческого голосу, кроме русского?.. Ах, я бы истерзалась, я бы умерла с тоски, если бы не утешал меня Жако, наш попугай, которого одного во всем доме слушаю я с удовольствием. Милый попенька! Как чисто говорит он мне всякий раз: Uous etes une sotte. А няня Василиса — тут как тут, так что и ему слова по-французски сказать я не могу. Ах, если бы чувствовала всю мою печаль! Ah, ma chere amie!
Василиса. Матушка, Фекла Ивановна, извольте печалиться по-русски,— ну, право, батюшка гневаться будет!
Фекла. Надоела, няня Василиса!
Василиса. Ах, мои золотые! Ах, мои жемчужные! Злодейка ли я? У меня у самой, на вас глядя, сердце надорвалось; да как же быть? — Воля барская. Вить вы знаете, каково прогневить батюшку. Да неужели, мои красавицы, по-французски говорить слаще? Кабы не боялась барина, так послушала бы вас — чтой-то за наречие!
Фекла. Ты не поверишь, няня Василиса, как на нем все чувствительно, ловко и умно говорится!
Василиса. Кабы да не страх обуял, право бы послушала, как им говорят!
Фекла. Ну да вить ты слышала, как говорит наш попугай Жако.
Василиса. Ох ры, мои затейницы! А уж как он, окаянный, речисто выговаривает — только я ничего-то не понимаю!
Фекла. Вообрази же, миленькая няня, что мы в Москве, когда съезжаемся, то говорим точно, как Жако!
Василиса. Такое дело, мои красавицы! Ученье свет, а неученье тьма. Да вот погодите, дождетесь своей вольки, как выйдете замуж!
Лукерья. За кого? За здешних женихов? Сохрани бог! Мы уж их дюжины отбоярили добрым порядком; и с Хопровым, и с Таниным, которых нам теперь батюшка прочит, не лучше поступим. Куда он забавен, если думает, что здесь кто-нибудь может быть на наш вкус!

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Велькаров, Фекла, Лукерья и няня Василиса, которая вскоре уходит.

Велькаров. Ну что, няня Василиса, не выступили ли дочери из моего приказания?
Василиса. Нет, государь! (Отводя его.) Только, батюшка мой, не погневись на рабу свою и прикажи слово вымолвить!
Велькаров. Говори, говори, что такое? (Видя, что дочери хотят уйти.) Постойте!
Лукерья. Ах!
Фекла (тихо). Helas!
Велькаров (няне). Ну, что ты хотела сказать?
Василиса. Не умори ты, государь, барышень-то: вить господь знает, может быть, их натура не терпит русского языка,— хоть уж не вдруг их приневоливай!
Велькаров. Не бойся, будут живы. Поди и продолжай только наблюдать мое приказание.
Василиса. То-то, мой отец, видишь, они такие великатные; я помню, чего стоило, как их и от груди отнимали! (Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Велькаров, Лукерья и Фекла.

Велькаров. А вы, сударыни, будьте готовы принять ласково и вежливо двух гостей, Хопрова и Танина, которые через час сюда будут. Вы уж их видели несколько раз; они люда достойные, рассудительные, степенные и притом богаты; словом, это весьма выгодное для вас замужество... Да покиньте хоть на час свое кривлянье, жеманство, мяуканье в разговорах, кусанье и облизывание губ, полусонные глазки, журавлиные шейки — одним словом, всю эту дурь, и походите хоть немножко на людей!
Лукерья. Я, право, не знаю, сударь, на каких людей хочется вам, чтоб мы походили? С тех пор как тетушка стала нас вывозить, мы сами служим образцом!
Фекла. Кажется, мадам Григри, которая была у тетушки нашею гувернанткою, ничего не упустила для нашего воспитания.
Лукерья. Уж коли тетушка об нас не пеклась, сударь!.. Она выписала мадам Григри прямо из Парижа.
Фекла. Мадам Григри сама призналась, что ее родные дочери не лучше нашего воспитаны.
Лукерья. А оне, сударь, на Лионском театре первые певицы, весь чартер ими не нахвалится.
Фекла. Кажется, мадам Григри всему нас научила.
Лукерья. Мы, кажется, знаем всё, что мадам Григри знает.
Велькаров (Лукерье). Мое терпение...
Фекла. Воля ваша, да я готова сейчас на суд, хоть в самый Париж!
Велькаров (Фекле). Знаешь ли ты...
Лукерья. Да сколько раз, сестрица, в магазинах принимали нас за природных француженок!
Велькаров (Лукерье). Добьюсь ли я?..
Фекла. А помнишь ли ты этого пригожего эмигранта, с которым встретились мы в лавке у Дюшеньши? Он и верить не хотел, чтоб мы были русские!
Велькаров (Фекле). Позволишь ли ты?..
Лукерья. Да, вить до какой глупости, что уверял клятвою, будто видел нас в Париже, в Пале-Ройяль, и неотменно хотел проводить до дому.
Велькаров (Лукерье). Будет ли конец?
Фекла. Стало, благодаря мадам Григри наши манеры и наше воспитание не так-то дурны, как...
Велькаров (схватя их обеих за руки). Молчать! Молчать! Молчать! Тысячу раз молчать! Вот воспитание, что отцу не дадут слова вымолвить! Чем более я вас слушаю, тем более сожалею, что вверил вас любезной моей сестрице. Стыдно, сударыни, стыдно! Девушки, вы уж давно невесты, а еще ни голова ваша, ни сердце не запасено ничем, что бы могло сделать счастье честного человека. Все ваше остроумие в том, чтоб перецыганивать и пересмеивать людей, часто почтеннее себя; вся ваша ловкость — чтоб не уважать ни летами, ни до-стоинствами человека и делать грубости тем, кто вас старее. В чем ваше знание? Как одеться, или, лучше сказать, как раздеться, и над которою бровью поманернее развесить волосы. Какие ваши дарования? Несколько песенок из модных опер, несколько рисунков учителевой работы и неутомимость прыгать и кружиться на балах! А самое-то главное ваше достоинство то, что вы болтаете по-французски; да только уж что болтаете, того не приведи бог рассудительному человеку ни на каком языке слышать!
Фекла. В городе, сударь, нас иначе чувствуют; и когда мы ни говорим, то всякий раз около нас кружок собирается.
Лукерья. Уж кузинки ли наши, Маетниковы, не говоруньи, а и тем не досталось при нас слова сказать!
Велькаров. Да, да! Смотрите, и при гостях-то уж пощеголяйте таким болтаньем, это бы уж были не первые женишки, которых вы язычком своим отпугали!

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Велькаров, Фекла, Лукерья и слуга.

Слуга. Какой-то француз просит позволения войти.
Велькаров. Спроси, кто и зачем?
Слуга уходит.
Лукерья (тихо). Сестрица, душенька, француз!
Фекла (так же). Француз, душенька сестрица, уж хоть бы взглянуть на него! Пойдем-ко!
Велькаров. Француз... ко мне? Зачем бог принес? (Увидя, что дочери хотят уйти.) Куда? Будьте здесь, еще насмотритесь. (Слуге, который входит.) Ну, что?
Слуга. Его зовут Маркиз.
Лукерья (тихо сестре). Сестрица душенька, маркиз!
Фекла (так же). Маркиз, душенька сестрица! Верно, какой-нибудь знатный!
Велькаров. Маркиз! Все равно спроси: зачем и кого ему надобно?
Слуга уходит.
Лукерья. Кабы он у нас погостил!
Фекла. Я, чай, какие экипажи! какая пышность! Какой вкус!
Велькаров. Ну!..
Слуга (входя). Его точно зовут Маркизом, по отечеству как, не знаю, а пробирается в Москву пешком.
Обе сестры. Бедный!
Велькаров. А, понимаю, это другое дело; тотчас выйду.
Слуга уходит.
Фекла. Батюшка, неужели не удержите у нас маркиза хоть на несколько дней?
Велькаров. Я русский и дворянин; в гостеприимстве у меня никому нет отказа. Жаль только, что из господ этих многие худо за то платят... да все равно!
Лукерья. Я надеюсь, что вы позволите нам говорить с ним по-французски? Если маркизу покажется здесь что-нибудь странно, то, по крайней мере, он увидит, что мы совершенно воспитаны, как должно благородным девицам.
Велькаров. Да, да! Если он по-русски не говорит, то говорите с ним по-французски, я даже этого и требую. Есть случаи, где знание языков употребить и нужно, и полезно. Но русскому с русским, кажется, всего приличнее говорить отечественным языком, которого благодаря истинному просвещению зачинают переставать стыдиться. Василиса! (Василиса входит.) Будь с ними, а я пойду и посмотрю, что за гость!

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Фекла, Лукерья, Даша и няня Василиса.

Лукерья. Сестрица! Я, чай, мы уроды уродами! Посмотри, что за платье, что за рукавчики... как мы маркизу покажемся?
Фекла. Накинем хоть шали. Даша! Даша!
Даша. Чего изволите?
Лукерья. Принеси мне поскорее пунцовую шаль.
Фекла. А мне мою полосатую.
Даша. Тотчас! (Хочет уйти.)
Лукерья. Даша! постой!.. Сестрица, полно, носят ли уже в Париже шали?
Фекла. Нет, нет, останемся лучше так. Даша, дай румяны. (Даша исполняет приказание.) Кажется, в Париже румянятся. Нарумянь меня, миленькая сестрица!
Лукерья. А ты, между тем, растрепли мне хорошенько на голове.
Они услуживают друг другу.
Даша. Что с ними сделалось?
Фекла. Как бы нам его принять? Как будто мы ничего, не знаем!.. Займемся работой.
Лукерья. Даша! Подай нам какую-нибудь работу... Зашпиль мне тут, сестрица... так... немножко более плеча открой.
Даша. Да какую работу, сударыня? Вы никогда ничего не работаете, разве кликнуть людей да втащить наши пяльцы... Ну, право, они одурели!
Лукерья. Ох нет! Ин не надо! Знаешь ли что, сестрица: сядем, как будто б мы что-нибудь читали. (Бросаются в кресла.)
Фекла. Ах, это прекрасно!.. Даша, дай нам две книжки. Сестрица, миленькая, надвинь мне хорошенько волосы на левый глаз!
Лукерья. Так?
Фекла. Постой-ка, нет! Нет, еще, чтоб я им ничего не видела... очень хорошо... Даша, что же книги?
Даша. Книги, сударыня? Да разве вы забыли, что у вас только и книг было, что модный журнал, и тот батюшка приказал выбросить; а из его библиотеки книг вы не читаете, да и ключ у него... Няня Василиса, скажи, право, не помешались ли они?
Василиса. И, мать моя! Бог с тобою; они все в одном разуме.
Фекла. Нет, эдак неловко: лучше встанем, сестрица! Посмотри-ко, как я присяду. (Приседает низко и степенно.) А! Маркиз!.. Хорошо так?
Лукерья. Нет, нет, это принужденно-учтиво; надо так, как будто мы век были знакомы! Мы лучше чуть кивнем. (Приседает скоро и кивает головою.) Ах! Маркиз!.. Вот так!
Даша. Комедию, что ль, они хотят играть? Да что такое сделалось, сударыня? Что за суматоха?
Фекла. К нам приехал из Парижа знатный человек, маркиз.
Лукерья. Он будет у нас гостить... Даша, ты, чай, с роду маркизов не видала?
Фекла. Ах, миленькая сестрица! Если б он не говорил по-русски!
Лукерья. Фи! Душа моя, какой глупый страх! Он, верно, в Париже весь свой век был в лучших обществах!
Фекла. Когда я воображу, что он из Парижа, что он маркиз, так сердце бьется, а я в такой радости, в такой радости: je ne saurais vous exprimer.
Василиса. Матушка Фекла Ивановна, извольте радоваться по-русски!
Лукерья. Добро, няня Василиса, недолго тебе нас мучить: назло тебе наговоримся мы по-французски досыта — нам батюшка позволит.
Василиса. Его господская воля, мои красавицы!
Даша (особо). Что за гость! Что за маркиз! (Увидя Семена.) Ах, это негодный Семен! Боже мой, что такое он затеял?!