Д лондон поселок труляля краткое содержание. Джек лондон - фирма тру-ля-ля
Джек Лондон
Фирма Тру-ля-ля
Смок и Малыш встретились на углу у салуна «Элькгорн». На лице Смока было написано полное довольство, и шел он бодрой походкой. Малыш же плелся с самым подавленным видом.
Куда? - приветствовал его Смок.
Будь я проклят, если мне это известно, - последовал мрачный ответ. - Сам очень хотел бы знать. Совершенно некуда деться. Два часа резался в карты, как очумелый, - и хоть бы что! Скука смертная. Остался при своих. Сыграл партию в криббэдж со Скифом Митчелом на выпивку, и вдруг так захотелось заняться чем-нибудь, что вот выполз на улицу и слоняюсь - может быть, наскочу на собачью грызню, на драку или что-нибудь в этом роде.
У меня есть в запасе кое-что получше, - заметил Смок. - Потому-то я тебя и ищу. Идем.
Немедленно.
Через реку, проведать старика Дуайта Сэндерсона.
Это еще кто такой? - мрачно спросил Малыш. - Мне что-то не приходилось слышать, что на той стороне реки живет кто-нибудь. И чего ради он там поселился? Уж не полоумный ли он?
Он кое-что продает, - рассмеялся Смок.
Собак? Золотые копи? Табак?
Смок на каждый вопрос только качал головой.
Идем со мной - и увидишь. Я собираюсь скупить у него его товар и устроить одно дельце. Если хочешь, могу взять и тебя в долю.
Только не яйца! - возопил Малыш, скорчив тревожную и в то же время саркастическую мину.
Идем, идем, - успокоил его Смок. - Ты еще успеешь поломать себе голову, пока мы будем перебираться через лед.
Они спустились с высокой дамбы в конце улицы и вышли на покрытый льдом Юкон. Прямо против них, на расстоянии трех четвертей мили, крутыми уступами вздымался противоположный берег. Кое-как протоптанная дорога вела к этим уступам, извиваясь между развороченными и нагроможденными друг на друга глыбами льда. Малыш плелся вслед за Смоком, развлекаясь догадками относительно коммерческих операций Дуайта Сэндерсона.
Олени? Медные копи? Кирпичный завод? Медвежьи шкуры? Вообще шкуры? Лотерейные билеты? Огород?
Близко, - подбодрил его Смок.
Два огорода? Сыроварня? Торфяные разработки?
Каменоломня?
Приблизительно так же близко, как торфяные разработки и огород.
Постой! Дай подумать. Кажется, я начинаю догадываться. - В течение десяти минут царило молчание. - Слушай, Смок, мне не нравится моя последняя догадка. Если эта штука, которую ты собираешься купить, похожа на огород, на торфяные разработки или на каменоломню, то я больше не играю. Я не войду в дело, пока не увижу собственными глазами и не пощупаю его.
Не беспокойся, скоро все карты будут открыты. Взгляни-ка вон туда. Видишь дымок над хижиной? Там и живет Дуайт Сэндерсон. У него там земельные участки.
А еще что?
Больше ничего, - рассмеялся Смок, - кроме ревматизма. Я слышал, что его страшно мучит ревматизм.
Слушай! - Малыш протянул руку и, вцепившись в плечо своего друга, заставил его остановиться. - Уж не хочешь ли ты сказать мне, что собираешься купить в этой гнусной трущобе земельный участок?
Это твоя десятая догадка. И на этот раз ты угадал. Идем!
Подожди минуту, - взмолился Малыш. - Посмотри кругом. Ведь тут нет ничего, кроме уступов и обрывов. Где же тут строиться?
А я почем знаю?
Стало быть, ты покупаешь землю не под ферму?
Но Дуайт Сэндерсон ни подо что другое не продает ее, - ухмыльнулся Смок. - Идем. Нам придется вскарабкаться на этот обрыв.
Обрыв был очень крутой; узкая тропинка шла по нему зигзагами, как огромная лестница Иакова. Малыш хныкал, причитал и возмущался острыми уступами и крутыми ступенями.
Придумал тоже уголок для фермы! Да тут не найдется ровного места даже для почтовой марки! И к тому же сторона реки невыгодная. Все грузы идут другой стороной. Посмотри-ка на Доусон. Там еще для сорока тысяч жителей хватит места. Слушай, Смок, я знаю: ты покупаешь эту землю не под ферму. Но скажи мне, ради бога, для чего ты ее покупаешь?
Чтобы продать, разумеется.
Но ведь не все же такие сумасшедшие, как ты и старик Сэндерсон.
Все сумасшедшие по-своему, Малыш. Словом, я намерен купить эту землю, разбить ее на участки и продать множеству нормальных людей, проживающих в Доусоне.
Ой! И так уж весь Доусон смеется над нами из-за яиц. Ты хочешь, чтобы он смеялся еще больше, а?
Вот именно!
Но это чертовски дорого стоит, Смок! Я помог тебе развеселить их в яичной истории, и моя доля смеха обошлась мне приблизительно в девять тысяч долларов.
Чудесно! Можешь не входить в долю. Я положу всю прибыль себе в карман, но тебе все равно придется помогать мне.
Разумеется! Помогать я буду. Пусть надо мной посмеются еще раз. Но денег я не дам ни копейки. Сколько старик Сэндерсон хочет за свой товар? Сотни две?
Десять тысяч. Надо сторговаться за пять.
Хотел бы я быть пастором, - вздохнул Малыш.
Чего ради?
Я бы произнес красноречивую проповедь на небезызвестную тебе тему: глупому сыну не в помощь богатство…
Войдите, - послышался раздраженный возглас Дуайта Сэндерсона, когда друзья постучались в дверь хижины.
Они вошли. Старик сидел на корточках у каменного очага и толок кофе, завернутый в кусок грубой холстины.
Что нужно? - спросил он резко, высыпая толченый кофе в стоявший на угольях кофейник.
Поговорить по делу, - ответил Смок. - Насколько я знаю, вам принадлежит здесь кусок земли. Что вы за него хотите?
Десять тысяч долларов. А теперь можете смеяться и убираться вон. Вот дверь.
Не имею ни малейшего желания смеяться. Я видел вещи посмешнее, чем ваши скалы. Я хочу купить вашу землю.
Хотите купить. Вот как? Ну что ж, рад слышать разумные речи. - Сэндерсон подошел и уселся перед посетителями, положив руки на стол и не спуская глаз с кофейника. - Я сказал вам свою цену, и мне нисколько не стыдно повторить ее. Десять тысяч. Можете смеяться, можете покупать - мне все равно.
Чтобы показать свое равнодушие, он принялся барабанить костяшками пальцев по столу, устремив взгляд на кофейник. Минуту спустя он затянул монотонное «тру-ля-ля - тру-ля-ля - тру-ля-ля - тру-ля-ля».
Послушайте, мистер Сэндерсон, - сказал Смок. - Участок не стоит десяти тысяч. Если бы он стоил десять тысяч, то он с таким же успехом мог бы стоить сто тысяч. А если он не стоит ста тысяч - а что он их не стоит, вы знаете сами, - то он не стоит и десяти медяков.
Сэндерсон барабанил по столу и бубнил свое «тру-ля-ля - тру-ля-ля», пока не закипел кофе. Вылив в него полчашки холодной воды, он вновь сел на свой стул.
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Джек Лондон
Фирма Тру-ля-ля
I
Смок и Малыш встретились на углу у салуна «Элькгорн». На лице Смока было написано полное довольство, и шел он бодрой походкой. Малыш же плелся с самым подавленным видом.
– Куда? – приветствовал его Смок.
– Будь я проклят, если мне это известно, – последовал мрачный ответ. – Сам очень хотел бы знать. Совершенно некуда деться. Два часа резался в карты, как очумелый, – и хоть бы что! Скука смертная. Остался при своих. Сыграл партию в криббэдж со Скифом Митчелом на выпивку, и вдруг так захотелось заняться чем-нибудь, что вот выполз на улицу и слоняюсь – может быть, наскочу на собачью грызню, на драку или что-нибудь в этом роде.
– У меня есть в запасе кое-что получше, – заметил Смок. – Потому-то я тебя и ищу. Идем.
– Сейчас?
– Немедленно.
– Через реку, проведать старика Дуайта Сэндерсона.
– Это еще кто такой? – мрачно спросил Малыш. – Мне что-то не приходилось слышать, что на той стороне реки живет кто-нибудь. И чего ради он там поселился? Уж не полоумный ли он?
– Он кое-что продает, – рассмеялся Смок.
– Собак? Золотые копи? Табак?
Смок на каждый вопрос только качал головой.
– Идем со мной – и увидишь. Я собираюсь скупить у него его товар и устроить одно дельце. Если хочешь, могу взять и тебя в долю.
– Только не яйца! – возопил Малыш, скорчив тревожную и в то же время саркастическую мину.
– Идем, идем, – успокоил его Смок. – Ты еще успеешь поломать себе голову, пока мы будем перебираться через лед.
Они спустились с высокой дамбы в конце улицы и вышли на покрытый льдом Юкон. Прямо против них, на расстоянии трех четвертей мили, крутыми уступами вздымался противоположный берег. Кое-как протоптанная дорога вела к этим уступам, извиваясь между развороченными и нагроможденными друг на друга глыбами льда. Малыш плелся вслед за Смоком, развлекаясь догадками относительно коммерческих операций Дуайта Сэндерсона.
– Олени? Медные копи? Кирпичный завод? Медвежьи шкуры? Вообще шкуры? Лотерейные билеты? Огород?
– Близко, – подбодрил его Смок.
– Два огорода? Сыроварня? Торфяные разработки?
– Каменоломня?
– Приблизительно так же близко, как торфяные разработки и огород.
– Постой! Дай подумать. Кажется, я начинаю догадываться. – В течение десяти минут царило молчание. – Слушай, Смок, мне не нравится моя последняя догадка. Если эта штука, которую ты собираешься купить, похожа на огород, на торфяные разработки или на каменоломню, то я больше не играю. Я не войду в дело, пока не увижу собственными глазами и не пощупаю его.
– Не беспокойся, скоро все карты будут открыты. Взгляни-ка вон туда. Видишь дымок над хижиной? Там и живет Дуайт Сэндерсон. У него там земельные участки.
– А еще что?
– Больше ничего, – рассмеялся Смок, – кроме ревматизма. Я слышал, что его страшно мучит ревматизм.
– Слушай! – Малыш протянул руку и, вцепившись в плечо своего друга, заставил его остановиться. – Уж не хочешь ли ты сказать мне, что собираешься купить в этой гнусной трущобе земельный участок?
– Это твоя десятая догадка. И на этот раз ты угадал. Идем!
– Подожди минуту, – взмолился Малыш. – Посмотри кругом. Ведь тут нет ничего, кроме уступов и обрывов. Где же тут строиться?
– А я почем знаю?
– Стало быть, ты покупаешь землю не под ферму?
– Но Дуайт Сэндерсон ни подо что другое не продает ее, – ухмыльнулся Смок. – Идем. Нам придется вскарабкаться на этот обрыв.
Обрыв был очень крутой; узкая тропинка шла по нему зигзагами, как огромная лестница Иакова. Малыш хныкал, причитал и возмущался острыми уступами и крутыми ступенями.
– Придумал тоже уголок для фермы! Да тут не найдется ровного места даже для почтовой марки! И к тому же сторона реки невыгодная. Все грузы идут другой стороной. Посмотри-ка на Доусон. Там еще для сорока тысяч жителей хватит места. Слушай, Смок, я знаю: ты покупаешь эту землю не под ферму. Но скажи мне, ради бога, для чего ты ее покупаешь?
– Чтобы продать, разумеется.
– Но ведь не все же такие сумасшедшие, как ты и старик Сэндерсон.
– Все сумасшедшие по-своему, Малыш. Словом, я намерен купить эту землю, разбить ее на участки и продать множеству нормальных людей, проживающих в Доусоне.
– Ой! И так уж весь Доусон смеется над нами из-за яиц. Ты хочешь, чтобы он смеялся еще больше, а?
– Вот именно!
– Но это чертовски дорого стоит, Смок! Я помог тебе развеселить их в яичной истории, и моя доля смеха обошлась мне приблизительно в девять тысяч долларов.
– Чудесно! Можешь не входить в долю. Я положу всю прибыль себе в карман, но тебе все равно придется помогать мне.
– Разумеется! Помогать я буду. Пусть надо мной посмеются еще раз. Но денег я не дам ни копейки. Сколько старик Сэндерсон хочет за свой товар? Сотни две?
– Десять тысяч. Надо сторговаться за пять.
– Хотел бы я быть пастором, – вздохнул Малыш.
– Чего ради?
– Я бы произнес красноречивую проповедь на небезызвестную тебе тему: глупому сыну не в помощь богатство…
– Войдите, – послышался раздраженный возглас Дуайта Сэндерсона, когда друзья постучались в дверь хижины.
Они вошли. Старик сидел на корточках у каменного очага и толок кофе, завернутый в кусок грубой холстины.
– Что нужно? – спросил он резко, высыпая толченый кофе в стоявший на угольях кофейник.
– Поговорить по делу, – ответил Смок. – Насколько я знаю, вам принадлежит здесь кусок земли. Что вы за него хотите?
– Десять тысяч долларов. А теперь можете смеяться и убираться вон. Вот дверь.
– Не имею ни малейшего желания смеяться. Я видел вещи посмешнее, чем ваши скалы. Я хочу купить вашу землю.
– Хотите купить. Вот как? Ну что ж, рад слышать разумные речи. – Сэндерсон подошел и уселся перед посетителями, положив руки на стол и не спуская глаз с кофейника. – Я сказал вам свою цену, и мне нисколько не стыдно повторить ее. Десять тысяч. Можете смеяться, можете покупать – мне все равно.
Чтобы показать свое равнодушие, он принялся барабанить костяшками пальцев по столу, устремив взгляд на кофейник. Минуту спустя он затянул монотонное «тру-ля-ля – тру-ля-ля – тру-ля-ля – тру-ля-ля».
– Послушайте, мистер Сэндерсон, – сказал Смок. – Участок не стоит десяти тысяч. Если бы он стоил десять тысяч, то он с таким же успехом мог бы стоить сто тысяч. А если он не стоит ста тысяч – а что он их не стоит, вы знаете сами, – то он не стоит и десяти медяков.
Сэндерсон барабанил по столу и бубнил свое «тру-ля-ля – тру-ля-ля», пока не закипел кофе. Вылив в него полчашки холодной воды, он вновь сел на свой стул.
– Сколько вы даете? – спросил он Смока.
– Пять тысяч.
Малыш застонал.
Опять раздался продолжительный стук по столу.
– Вы не дурак, – объявил Сэндерсон. – Вы сказали, что если моя земля не стоит ста тысяч, то она не стоит и десяти медяков. А между тем даете за нее пять тысяч. Значит, она стоит сто тысяч. Я повышаю мою цену до двадцати тысяч.
– Вы не получите за нее ни одного шиллинга, – в сердцах крикнул Смок, – хотя бы вам пришлось сгнить здесь!
– Нет, получу. И именно от вас.
– Ни гроша не получите!
– Ну что ж, тогда буду гнить здесь, – ответил Сэндерсон, давая понять, что говорить больше не о чем.
Он перестал обращать внимание на гостей и погрузился в свои кулинарные дела с таким видом, словно был один в комнате. Подогрев горшок бобов и лепешки из кислого теста, он поставил на стол три прибора и принялся за еду.
– Нет, спасибо, – пробормотал Малыш, – мы совсем не голодны.
– Покажите ваши бумаги, – не вытерпел наконец Смок.
Сэндерсон порылся под подушкой на своей койке и вытащил сверток бумаг.
– Все связано и подобрано, – сказал он. – Вот эта длинная бумага с большими печатями пришла прямым путем из Оттавы. Здешние власти не имеют ко мне никакого отношения. Центральное Канадское правительство защищает мои права на владение этой землей.
– Сколько участков продали вы за те два года, что владеете этой землей? – осведомился Малыш.
– Не ваше дело! – огрызнулся Сэндерсон. – Нет такого закона, который запрещал бы человеку жить в одиночестве на своей мызе, если ему этого хочется.
– Я дам вам пять тысяч, – сказал Смок.
– Не знаю, кто из вас глупее, – жалобно заметил Малыш. – Выйдем на минутку, Смок. Я хочу сказать тебе два слова по секрету.
Смок неохотно последовал за товарищем.
– Скажи, пожалуйста, – умолял Малыш, когда они вышли на покрытую снегом площадку перед хижиной, – тебе не приходило в голову, что по обе стороны этого идиотского участка на десять миль тянутся скалы, и что они никому не принадлежат, и что ты можешь сделать на них любое количество заявок.
– Они не годятся, – ответил Смок.
– Почему не годятся?
– Тебя интересует, для чего я покупаю именно этот участок, когда кругом тянутся десятки миль такой же земли, не так ли?
– Вот именно, – подтвердил Малыш.
– В этом-то вся и суть, – торжествующим тоном продолжал Смок. – Если это интересует тебя, то заинтересует и других. А когда это их заинтересует, они прибегут сюда со всех ног. Можешь судить по себе, насколько правилен мой расчет на человеческую психологию. Слушай, Малыш. Я намерен сыграть с Доусоном шутку, которая отобьет у него охоту гоготать над нашим яичным конфузом. Идем в хижину.
– Опять вы? – сказал Сэндерсон, когда они вошли. – А я уже думал, что больше не увижу вас.
– Ну, говорите, какова ваша последняя цена?
– Двадцать тысяч.
– Я даю десять тысяч.
– Ладно, отдаю за десять. Я ведь сначала больше и не хотел. Когда вы заплатите?
– Завтра, в Северо-Западном банке. Но за эти десять тысяч вы должны сделать еще две вещи. Во-первых, когда вы получите деньги, вы отправитесь вниз по реке до Сороковой Мили и останетесь там до конца зимы.
– Это нетрудно. Что еще?
– Я заплачу двадцать пять тысяч, и вы вернете мне пятнадцать.
– Согласен. – Сэндерсон повернулся к Малышу. – Меня называли дураком, когда я перебрался на этот берег, – ухмыльнулся он. – Ну что ж, я теперь дурак с десятью тысячами в кармане.
– Клондайк полон дураков, – только и мог ответить Малыш, – а раз их так много, то должно же хоть одному из них повезти. Как, по-вашему?
II
На следующее утро состоялась официальная передача земли Дуайта Сэндерсона, – «именуемой отныне поселком Тру-ля-ля», согласно поправке, внесенной Смоком в контракт. В тот же день кассир Северо-Западного банка отвесил двадцать пять тысяч долларов золотым песком из вклада Смока; с полдюжины досужих зрителей запомнили вес, сумму и личность получателя.
В поселках золотоискателей люди крайне подозрительны. Любой непредвиденный и не сразу объяснимый поступок наводит на мысль о находке новой золотоносной жилы – будь то невиннейшая охота на оленя или ночная прогулка человека, захотевшего полюбоваться северным сиянием. И как только стало известно, что такая заметная личность, как Смок Беллью, выплатил старику Дуайту Сэндерсону двадцать пять тысяч долларов, Доусону нестерпимо захотелось узнать, за что именно заплачены эти деньги. Какое имущество, стоящее двадцать пять тысяч, могло быть припрятано у Дуайта Сэндерсона, умиравшего от голода на своем заброшенном участке. Не находя ответа, Доусон имел все основания заинтересоваться Смоком.
К полудню весь город уже знал, что множество доусонских жителей заготовило легкие походные тюки и припрятало их в различных салунах на Главной улице. Куда бы Смок ни шел, повсюду его провожали бесчисленные взоры. О том, как серьезно все к нему относятся, свидетельствовало то обстоятельство, что никто из многочисленных приятелей не позволил себе расспрашивать его о сделке с Дуайтом Сэндерсоном. С другой стороны, никто не упоминал и о яйцах. Таким же дружеским, деликатным вниманием был окружен и Малыш.
– У меня такое чувство, точно я убил кого-нибудь или болен оспой. Они смотрят на меня во все глаза и боятся заговорить, – признался Малыш, случайно встретившись со Смоком у дверей «Элькгорна». – Взгляни-ка на Билла Солтмена… Вот он идет по той стороне улицы. Он прямо умирает от желания посмотреть на нас, а заставляет себя смотреть вниз. Поглядишь на него, так скажешь, будто он вовсе нас и не знает. А я вот готов держать пари на выпивку, что если мы с тобой завернем за угол и сделаем вид, что спешим куда-нибудь, а потом вынырнем из-за следующего угла, то мы столкнемся с ним нос к носу, – он побежит за нами, как помешанный.
Они проделали этот опыт и, выйдя из-за следующего угла, столкнулись с Солтменом, мчавшимся во весь опор.
– Алло, Билл, – приветствовал его Смок, – куда путь держите?
– Алло. Так себе – гуляю, – ответил Солтмен. – Погодка, знаете ли, чудесная.
– Ха-ха! – закатился Малыш. – Если вы это называете «гулять», то что же вы называете «бежать сломя голову»?
Когда Малыш в этот вечер кормил собак, он твердо знал, что из окружающей его тьмы дюжина глаз следит за каждым его движением. А когда он привязал собак, вместо того чтобы отпустить их на ночную прогулку, ему стало ясно, что он окончательно разжег любопытство Доусона.
Согласно программе, Смок поужинал в городе, а потом предался невинным развлечениям. Куда бы он ни заходил, повсюду он был центром внимания, поэтому Смок нарочно появлялся во всех людных местах. Стоило ему зайти в какой-нибудь салун, как там немедленно собиралась толпа, а с его уходом салун тотчас же пустел. Смок покупал пригоршню фишек, садился за пустующий стол с рулеткой, и не проходило пяти минут, как вокруг него сидели десятки игроков. Он до некоторой степени расквитался с Люсиль Эрол, зайдя в зал оперного театра и с шумом выйдя из него как раз в тот момент, когда она запела популярнейшую свою песенку. За три минуты две трети зрителей улетучились из театра вслед за Смоком.
В час ночи он появился на необычайно оживленной Главной улице и направился к холму, на котором стояла его хижина. Остановившись у подножия холма, он услышал у себя за спиной топот множества мокасин.
В течение часа хижина была погружена во тьму; потом он зажег свечу и, выждав ровно столько, сколько нужно человеку для того, чтобы одеться, вместе с Малышом вышел из хижины и стал запрягать собак. Как только луч света, вырвавшийся из хижины, упал на них, где-то поблизости раздался тихий свист. Точно такой же свист ответил ему у подножия холма.
– Слушай, слушай! – хихикнул Смок. – Они оцепили нас и теперь сигнализируют. Я готов держать пари, что сейчас в Доусоне не менее сорока человек выкатывается из-под одеял.
– С ума они спятили, что ли? – задохнулся от смеха Малыш. – Слушай, Смок, ведь тут нет никакого жульничества. Теперь работать своими руками да ломать спину было бы совсем глупо. Мир доверху набит дураками, и каждый дурак до смерти хочет, чтобы его избавили от его золота. Вот что: пока мы не тронулись, я хочу заявить тебе, что, если ты ничего не имеешь против, я вхожу в половинную долю.
Сани были нагружены необходимыми спальными принадлежностями и продовольствием. Из-под мешков с продовольствием с самым невинным видом выглядывал небольшой моток стальной проволоки, а на дне саней лежал наполовину прикрытый заступ.
Малыш погладил проволоку рукой в рукавице и нежно прикоснулся к заступу.
– Да, – прошептал он. – Я бы и сам, пожалуй, призадумался, если бы увидел темной ночью в чьих-нибудь санях эти штучки.
Они погнали собак вниз по холму, сохраняя полное молчание; спустившись на равнину, они свернули на север, выехали на Главную улицу, миновали деловую часть города и направились к лесопилке, принимая тысячи мер предосторожности. Никто не встретился им на пути, и все же, как только они переменили направление, за их спиной раздался свист. Промчавшись с большой скоростью мимо лесопилки и госпиталя, они около четверти мили ехали прямо. Потом повернули и двинулись обратно тем же самым путем. Проехав сто ярдов, они чуть было не налетели на пятерых людей, бежавших им навстречу. Все пятеро были нагружены походными мешками. Один из них остановил собаку-вожака в упряжке Смока, остальные тотчас же оцепили сани.
– Вам навстречу не попадались сани? – раздался вопрос.
– Нет, – ответил Смок, – это вы, Билл?
– О, черт! Будь я проклят, если это не Смок! – воскликнул Билл Солтмен с самим неподдельным изумлением.
– Что вы тут делаете ночью? – поинтересовался Смок. – Гуляете?
Прежде чем Билл Солтмен собрался ответить, к ним подбежали еще два человека, за ними еще несколько, а топот ног по снегу возвестил о приближении целой толпы.
– Кто это с вами? – спросил Смок.
Не отвечая на вопрос, Солтмен закурил трубку, которая навряд ли могла доставить ему удовольствие после такого смертельного бега. Было совершенно очевидно, что он нарочно зажег спичку, чтобы освидетельствовать содержимое саней. Смок заметил, что глаза всех присутствующих устремились на бухту проволоки и на заступ. А потом спичка погасла.
– Дошли до меня слухи, знаете ли… Так себе – слухи и ничего больше, – промямлил Солтмен с сосредоточенным и таинственным видом.
– Куда вы держите путь? – спросил Солтмен.
– А вы кто такие? – отпарировал Смок. – Комитет безопасности?
– Мы так только… интересуемся, – сказал Солтмен.
– Разумеется, мы интересуемся, – раздался из тьмы еще чей-то голос.
– Послушайте, – вмешался Малыш, – мне страшно хочется знать, кто тут самый сумасшедший.
Все нервно засмеялись.
– Поехали, Малыш! Нам некогда, – сказал Смок, подстегивая собак. Толпа сомкнулась за санями и двинулась вслед за ними.
– Послушайте, а не ошибаетесь ли вы? – поддразнил Малыш. – Когда мы повстречались с вами, вы все шли куда-то, а теперь возвращаетесь, нигде не побывав. Может, вы путеводитель потеряли?
– Идите вы к черту, – любезно предложил Солтмен. – Мы идем, куда нам нравится. И нам не нужны путеводители.
И сани Смока, с Малышом у шеста, выехали на Главную улицу под конвоем шестидесяти человек, нагруженных походными мешками. Произошло это в три часа утра, так что лишь ночные гуляки видели процессию и смогли поведать о ней на следующий день Доусону.
Спустя полчаса сани взобрались на холм. Собак выпрягли у дверей хижины, на глазах у шестидесяти свидетелей, сумрачно ожидавших продолжения.
– Спокойной ночи, ребята! – крикнул Смок, закрывая дверь.
Через шесть минут свеча погасла, а еще через полчаса Смок и Малыш тихонько выскользнули из хижины и, не зажигая света, стали запрягать собак.
– Алло, Смок! – сказал Солтмен, подойдя к ним так близко, что они могли разглядеть его силуэт.
– Простите, Билл, не могу пожать вам руку, – любезно ответил Смок. – Где же ваши друзья?
– Пошли промочить горло. А меня оставили присматривать за вами, Смок, что я и намерен делать. Ну так как же, Смок? Что вы задумали? Допустим, что вы не можете пожать нам руку, но почему бы вам не посвятить нас в дело? Ведь мы – ваши друзья. Вы это знаете.
– Иной раз можно посвящать друзей в свои дела, а иной раз и нельзя, – увильнул Смок. – В данном случае – как раз нельзя, Билл. Идите-ка лучше спать. Спокойной ночи.
– О спокойной ночи и речи быть не может, Смок. Вы плохо знаете нас. Мы люди цепкие.
Смок вздохнул:
– Ну что ж, Билл, если уж вы уперлись, то, я знаю, вас не переубедишь. Трогай, Малыш, довольно копаться.
Как только сани тронулись, Солтмен пронзительно свистнул и бросился вслед за ним. От подножия холма и по всей равнине раздались ответные свисты. Малыш правил санями, а Смок и Солтмен шли подле, бок о бок.
– Слушайте, Билл, – сказал Смок. – Я хочу предложить вам кое-что. Хотите один принять участие в деле?
Солтмен не колебался ни одной секунды.
– И предать товарищей? Нет, сударь. Все примут участие.
– Тогда начнем с вас! – крикнул Смок. Он быстро согнулся, обхватил Солтмена и бросил его в глубокий придорожный снег.
Малыш прикрикнул на собак и погнал запряжку на юг, по дороге, которая вела от разбросанных по пологому склону хижин к окраине Доусона. Смок и Солтмен катались по снегу, вцепившись друг в друга. Смок думал, что все шансы на его стороне, но у Солтмена оказалось на пятьдесят фунтов больше хорошо тренированных мускулов. Раз за разом опрокидывал он Смока на спину, и каждый раз Смок не делал никаких попыток встать и лежал спокойно. Но как только Солтмен пытался оторваться от него и уйти, Смок хватался за него, и начиналась новая свалка.
– Вы свое дело знаете, – признался Солтмен по прошествии десяти минут. Он сидел верхом на Смоке и тяжело дышал. – Но я все-таки каждый раз укладываю вас.
– А я вас держу, – задыхаясь, ответил Смок. – Мне больше ничего и не надо, – лишь бы удержать вас. Как вы думаете, куда отправился Малыш?
Солтмен сделал отчаянную, но безрезультатную попытку освободиться. Смок схватил его за лодыжку, и тот вновь растянулся во весь рост. От подножия холма донеслись тревожные вопросительные свистки. Солтмен приподнялся и ответил пронзительным свистом, но Смок тотчас же схватил его, ткнул лицом в снег и уселся на него верхом, придерживая за плечи и не давая поднять голову. В этой позе их застали золотоискатели. Смок расхохотался и встал.
– Спокойной ночи, ребята, – сказал он и стал спускаться с холма, преследуемый шестьюдесятью доведенными до белого каления золотоискателями.
Он повернул на север, миновал лесопилку и госпиталь и дошел по руслу реки вдоль отвесных скал до подножия Оленьей горы. Обойдя индейский поселок, он остановился у устья Оленьего ручья, повернулся и оказался лицом к лицу с преследователями.
– Вы мне надоели, – сказал он, делая вид, что рассвирепел.
– Мы вам не навязываемся, – вежливо пробормотал Солтмен.
– Нет, нисколько, – прорычал Смок, еще лучше имитируя гнев, и вернулся под усиленным конвоем в Доусон.
Два раза пытался он свернуть на девственную пелену снега, покрывавшего реку, и оба раза вынужден был отказываться от своей затеи и возвращаться на тропинку, которая вела к Доусону. Он вышел на Главную улицу, прошел ее всю, перебрался по льду, сковывавшему реку Клондайк, в Клондайк-сити и вновь вернулся в Доусон. В восемь часов, когда уже забрезжил рассвет, он усталой походкой направился в ресторан Славовича, где столики брали положительно с бою.
– Спокойной ночи, ребята, – сказал он, заплатив по счету и уходя.
То же самое пожелание он повторил, взобравшись на холм. Был уже день, и никто больше не преследовал его; толпа проводила его взглядами до дверей хижины и разошлась.
III
В течение двух дней Смок слонялся по городу, окруженный неусыпным наблюдением. Малыш исчез вместе с санями и собаками. Его не было видно ни на Юконе, ни на Бонанце, ни на Эльдорадо, ни во всем Клондайке. Оставался один Смок, который рано или поздно неизбежно должен был сделать попытку связаться со своим пропавшим компаньоном; и на Смоке сосредоточилось всеобщее внимание. Вечером второго дня он заперся в своей хижине, в девять часов потушил свет и завел будильник на два часа утра. Часовой, стоявший у дверей хижины, услышал звон будильника, и когда, получасом позже, Смок вышел из хижины, его поджидали уже не шестьдесят золотоискателей, а человек триста. Яркое северное сияние освещало диковинную сцену: Смок под усиленным конвоем спустился в город и проследовал в «Элькгорн». Салун тотчас же наполнился возбужденной, сгорающей от любопытства толпой, которая четыре томительных часа смотрела, как Смок играет в криббэдж со своим старинным приятелем Бреком. В начале седьмого Смок покинул «Элькгорн» и с выражением одновременно презрения и насмешки на лице, ни на кого не глядя, никого не узнавая, пошел вверх по Главной улице; толпа в триста человек последовала за ним, сбившись в кучу и завывая:
– Хромоногий! Колченогий! Улю-лю-лю!
– Спокойной ночи, ребята, – сказал он горько, дойдя до дамбы, где начиналась тропа через скованный льдом Юкон. – Я иду завтракать, а потом завалюсь спать.
Триста глоток ответили ему о своей готовности следовать за ним; толпа спустилась на лед и, предводительствуемая Смоком, направилась к «поселку» Тру-ля-ля. В семь часов утра они взобрались на идущую зигзагами тропинку, миновали крутые утесы и подошли к хижине Дуайта Сэндерсона. В окно, заклеенное пергаментом, пробивалось мерцание свечи, а из трубы вился дымок. Малыш широко распахнул дверь.
– Заходи, Смок, – приветствовал он товарища. – Завтрак готов. А это что за люди?
Смок обернулся, стоя на пороге:
– Ну, спокойной ночи, ребята. Надеюсь, прогулка доставила вам удовольствие.
– Подождите минутку, Смок! – крикнул Билл Солтмен голосом, в котором звучало разочарование. – Я хочу сказать вам два слова.
– Жарьте, – приветливо сказал Смок.
– За что вы заплатили старику Сэндерсону двадцать пять тысяч? Отвечайте.
– Вы меня огорчаете, Билл, – ответил Смок. – Я перебрался сюда, так сказать, на летние каникулы, а вы являетесь ко мне с целой бандой и пытаетесь устроить мне перекрестный допрос, в то время как я только и думаю о тишине, спокойствии и завтраке.
– Вы не отвечаете на вопрос, – возразил Солтмен.
– И не отвечу, Билл. То, о чем вы меня спрашиваете, – мое частное дело с Дуайтом Сэндерсоном. Еще какие-нибудь вопросы?
– Как обстоит дело с заступом и стальной проволокой, которые лежали в ваших санях?
– Не ваше дело, почтеннейший и дражайший Билл. Впрочем, если Малыш хочет, он может ответить вам.
– Это я-то? – воскликнул Малыш, выскочив из хижины. Он раскрыл рот, потом задумался и повернулся к своему компаньону. – Между нами говоря, Смок, я не думаю, чтобы это было их дело. Идем в хижину. А то из кофе вся душа выкипит.
Дверь захлопнулась, и толпа в триста человек разбилась на растерянные, ропчущие кучки.
– Никогда я не обещал этого, – яростно ответил Солтмен. – Я говорил, что это сделает Смок.
– Вы знаете столько же, сколько я. Все мы знаем, что Смок здесь что-то маринует. Иначе с какой радости стал бы он платить Сэндерсону двадцать пять тысяч? Уж, во всяком случае, не за этот поганый участок!
Дружный крик поддержал Солтмена.
– Ну хорошо, а что мы теперь будем делать?
– Я, например, пойду завтракать, – беззаботно сказал Уайльд Уотер Чарли. – Вы завели нас в тупик, Билл.
– А я тут при чем? – огрызнулся Солтмен. – Во всем виноват Смок. Да и не в этом дело. А вот как насчет двадцати пяти тысяч?
IV
В половине девятого, когда уже окончательно рассвело, Малыш приоткрыл дверь и выглянул наружу.
– Ого! – воскликнул он. – Все до одного вернулись в Доусон. А я думал, что они тут разобьют лагерь.
– Не беспокойся – приползут обратно, – заверил его Смок. – Будь я не я, если ты не увидишь здесь половину доусонских жителей прежде, чем мы управимся. Ну а теперь иди сюда и помоги мне. Надо будет работать.
– Ой, ради бога, дай отдышаться! – взмолился Малыш через час, созерцая плоды их работы – стоящий в углу хижины ворот с приводным ремнем, обвивающим вал.
Смок слегка налег на ворот – ремень скользнул и заскрипел.
– Выйди из хижины, Малыш, и скажи, на что похож этот звук.
Стоя у закрытой двери, Малыш услышал скрипение ворота, поднимающего груз, и поймал себя на том, что невольно высчитывает глубину ямы, из которой этот груз извлекается. Затем последовала остановка, и он мысленно представил себе ведро, раскачивающееся под самым воротом. Потом зашуршала быстро разматываемая веревка, и, наконец, раздался глухой удар ведра о дно ямы. Он распахнул дверь и ворвался в хижину с сияющим лицом.
– Замечательный звук! – воскликнул он. – Я чуть было сам не поверил. Ну а что дальше?
– Сегодня же вечером ты переправишься на собаках в Доусон, – дал последнюю инструкцию Смок после ужина. – Собак оставишь у Брека; он позаботится о них. Там будут следить за каждым твоим шагом, так что ты никуда сам не ходи, а пошли Брека в магазин А. С. Company купить весь динамит, который там есть, – двести-триста фунтов. И пусть Брек закажет у кузнеца штук шесть сверл для твердого камня. Брек – парень с головой; он объяснит кузнецу в общих словах, какой товар нужен. Дай Бреку точное описание участка, чтобы он мог зарегистрировать его завтра у приискового комиссара. А в десять часов будь на Главной улице и прислушивайся. Запомни, я не хочу, чтобы взрывы были очень громкими. Доусон должен услышать их, – но не больше, чем услышать. Я устрою три взрыва, с разным количеством динамита, а ты заметь себе, который из них будет больше всего похож на настоящий.
В десять часов утра Малыш бродил по Главной улице, чувствуя на себе сотни любопытных взглядов, и прислушивался. И вот он услышал очень слабый и отдаленный звук взрыва. Через полминуты раздался второй, достаточно громкий, чтобы привлечь к себе внимание прохожих. А потом последовал и третий – такой сильный, что все обитатели Доусона высыпали на улицу.
– Ну и дал же ты им встряску! – задыхаясь, воскликнул Малыш часом позже, когда добрался до хижины в Тру-ля-ля. Он схватил Смока за руку. – Посмотрел бы ты на них! Случалось тебе когда-нибудь наступить на муравейник? Так точно выглядел Доусон! Главная улица кишела народом, когда я проходил по ней. Завтра тут яблоку негде будет упасть. А если и сейчас кто-нибудь не ползет сюда, то я не знаю, что такое золотоискатель.
Смок усмехнулся, подошел к самодельному вороту и раза два повернул его – ворот заскрипел. Малыш вытащил мох из щелей между бревнами, из которых были сложены стены, и устроил два глазка по обе стороны хижины. Потом потушил свечу.
– Начинай, – шепнул он через полчаса.
Смок несколько минут медленно вращал ворот, потом остановился, достал оцинкованное ведро, наполненное землей, и с лязгом опустил его на кучу камней, доставленных в хижину накануне. Потом он закурил папиросу, прикрывая огонек спички рукой.
– Их трое, – прошептал Малыш. – Эх, если бы ты их видел! Знаешь, когда ты загрохотал ведром, они прямо-таки затряслись. А теперь один из них стоит у окна и пытается заглянуть внутрь.
Смок раскурил папиросу и взглянул на часы.
– Надо делать это регулярно, – шепнул он. – Мы будем поднимать каждые четверть часа по ведру. А тем временем…
Он тщательно завернул камень в холстину и ударил по нему долотом.
– Великолепно! – застонал Малыш, умирая от восторга. Он бесшумно отполз от глазка. – Все трое, голова к голове, – я почти вижу, как они разговаривают.
С этого момента до четырех часов утра они каждые четверть часа поднимали по воображаемому ведру при помощи ворота, который скрипел, вращался вокруг своей оси и не поднимал ничего. Потом ночные гости удалились, и Смок с Малышом легли спать.
Когда рассвело, Малыш осмотрел следы мокасин.
– Один из них был верзила Билл Солтмен, – решил он. Смок кинул взгляд на реку.
– Принимай гостей! Два человека идут по льду.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
ПОСЕЛОК ТРУ-ЛЯ-ЛЯ
Смок и Малыш столкнулись на углу возле салуна «Олений Рог». У Смока лицо было довольное, и шагал он бодро. Напротив, Малыш плелся по улице с самым унылым и нерешительным видом.
– Ты куда? – весело окликнул Смок.
– Сам не знаю, – был грустный ответ. – Ума не приложу. Прямо деваться некуда. Два часа убил на покер – скука смертная, карта никому не шла, остался при своих. Сыграл разок со Скифом Митчелом в криббедж на выпивку, а теперь вовсе не знаю, что с собой делать. Вот слоняюсь по улицам и жду – хоть бы подрался кто или собаки погрызлись, что ли.
– Я тебе припас кое-что поинтереснее, – сказал Смок. – Потому и ищу тебя. Идем!
– Прямо сейчас?
– Конечно.
– На тот берег, в гости к старику Дуайту Сэндерсону.
– Первый раз про такого слышу, – угрюмо ответил Малыш. – Вообще первый раз слышу, что на том берегу кто-то живет. Чего ради он там поселился? Он что, не в своем уме?
– Он кое-что продает, – засмеялся Смок.
– Чего там продавать? Собачью упряжку? Рудник? Табак? Резиновые сапоги?
Смок только головой качал в ответ на все вопросы.
– Пойдем – увидишь. Я хочу рискнуть: куплю у него товар, а если хочешь, входи в долю, купим пополам.
– Уж не яйца ли? – воскликнул Малыш, скорчив испуганную гримасу.
– Идем, – сказал ему Смок. – Пока будем переходить реку, можешь отгадывать до десяти раз.
Улица вывела их на высокий берег Юкона, и они спустились на лед. В трех четвертях мили перед ними почти отвесно вставал противоположный берег – крутые утесы в сотни футов вышиной. К ним вела, кружа и извиваясь среди разбитых, вздыбленных ледяных глыб, едва заметная тропинка. Малыш плелся за Смоком по пятам, развлекаясь догадками: что же такое может продавать Дуайт Сэндерсон?
– Оленей? Медные копи или кирпичный завод? Это на первый случай. Медвежьи шкуры, вообще меха? Лотерейные билеты? Картофельное поле?
– Почти угадал, – ободряюще сказал Смок. – Но только подымай выше.
– Два картофельных поля? Сыроварню? Торфяники?
– Недурно, Малыш. Ты не так уж далек от истины.
– Каменоломню?
– Почти так же близко, как картофельные поля и торфяники.
– Погоди. Дай подумать. Остался последний раз.
Минут десять они шли молча.
– Знаешь, Смок, не буду я больше голову ломать. Если то, что ты покупаешь, похоже сразу и на картофельное поле, и на торфяник, и на каменоломню, я не берусь отгадать. И не войду с тобой в долю, пока сам эту штуку не увижу и не пощупаю. Что это такое?
– Ладно, скоро сам увидишь. Будь так добр, погляди вон туда, вверх. Видишь, вон там хибарка и из трубы дым идет? Это и есть жилье Дуайта Сэндерсона.
– Ах, вот как? А больше у него ничего нет?
– Больше ничего, – засмеялся Смок. – Не считая ревматизма. Говорят, он страдает ревматизмом.
– Стой! – Малыш схватил товарища за плечо и силой остановил его. – Уж не собираешься ли ты в этом гиблом месте покупать землю под застройку?
– На десятый раз отгадал. Шагай.
– Погоди минутку! – взмолился Малыш. – Ты только посмотри, тут же одни утесы да откосы, ни клочка ровного, где же тут строиться?
– Вот уж не знаю!
– Так ты не собираешься тут ничего строить?
– Дуайт Сэндерсон продает только под застройку, – уклончиво ответил Смок. – Идем. Нам надо еще одолеть эту гору.
Подъем был крутой – казалось, узкая тропинка, петляя, ведет прямо в небо, точно лестница Иакова. Малыш охал и кряхтел на неожиданных поворотах и крутых откосах.
– Выдумал тоже строить здесь! Да тут нет ровного местечка, чтобы почтовую марку налепить! И берег не годится, тут пароходы не пристают. Вся погрузка проходит по другой стороне. Вот он, Доусон. Там хватит места еще на сорок тысяч жителей. Слушай, Смок, ты питаешься мясом. Я это знаю. Тебе, конечно, не затем нужна эта земля, чтоб строиться на ней. Так какого черта ты ее покупаешь, скажи на милость?
– Чтоб продать, конечно.
– Но не все же такие сумасшедшие, как вы с Сэндерсоном.
– Может, и не совсем такие, Малыш, но вроде того. Так вот, я возьму эту землю, разобью на участки и продам их здоровым и разумным жителям Доусона.
– Ха! Весь Доусон до сих пор не забыл про те яйца. Ты что, хочешь еще больше насмешить народ?
– Непременно.
– Ну, знаешь, Смок, это больно дорогое удовольствие. Я помогал тебе смешить людей, когда мы скупали яйца, и мне лично обошелся этот смех почти что в девять тысяч долларов.
– Ладно. На этот раз незачем тебе входить в долю. Барыши будут мои, но все равно ты должен мне помочь.
– Это пожалуйста. И пускай надо мной еще посмеются. Но я не выброшу на это дело ни унции. Сколько Сэндерсон просит за землю? Долларов двести, триста?
– Десять тысяч. Но желательно получить ее за пять.
– Эх, почему я не священник! – сокрушенно вздохнул Малыш.
– Что это вдруг?
– Я бы произнес самую красноречивую проповедь на текст, который тебе, может быть, знаком, а именно – о дураке и его деньгах.
– Войдите! – раздраженно откликнулся на их стук Дуайт Сэндерсон.
Когда они вошли, он сидел на корточках перед каменным очагом и толок кофейные зерна, обернутые в кусок мешковины.
– Чего вам? – грубо спросил он, высыпая истолченный кофе в кофейник, стоявший на угольях.
– Хотим потолковать о деле, – ответил Смок. – Говорят, вы продаете эту землю под застройку. За сколько вы ее отдадите?
– За десять тысяч, – был ответ. – Слыхали? А теперь смейтесь, если угодно, и убирайтесь вон. Вот она, дверь. До свидания.
– Не затем я пришел, чтобы смеяться. Я мог бы найти себе другую забаву, а не лезть сюда, на вашу гору. Я хочу купить у вас землю.
– Ах, вот как? Что ж, умные речи приятно и слушать. – Сэндерсон подошел и сел напротив посетителей, положив руки на стол и опасливо косясь на кофейник. – Я вам сказал мою цену и не стыжусь повторить: десять тысяч. Можете смеяться, можете купить – как угодно.
И чтоб показать, насколько ему это безразлично, он узловатыми пальцами забарабанил по столу и уставился на кофейник. Потом начал напевать себе под нос: «Тра-ля-ля, тру-ля-ля, тру-ля-ля, тра-ля-ля…»
– Послушайте, мистер Сэндерсон, – сказал Смок. – Эта земля не стоит десяти тысяч. Если б она стоила десять тысяч, ее можно было оценить и во сто тысяч. А если она не стоит ста тысяч – а вы сами знаете, что не стоит, – так не стоит и десяти центов.
Сэндерсон постукивал по столу костяшками пальцев и бубнил себе под нос «тру-ля-ля, тра-ля-ля», пока кофе не убежал. Тогда он долил в кофейник немного холодной воды, отставил его на край очага и опять уселся на свое место.
– А сколько вы дадите? – спросил он.
– Пять тысяч, – ответил Смок.
Малыш застонал.
Снова молчание; старик барабанит по столу и напевает свое «тру-ля-ля».
– Вы не дурак, – сказал он затем Смоку. – Вы говорите, если эта земля не стоит ста тысяч долларов, она не стоит и десяти центов. А сами предлагаете мне пять тысяч. Значит, она стоит и все сто тысяч.
– Но вы не получите за нее и двадцати центов, – горячо возразил Смок, – хоть просидите тут до самой смерти.
– От вас получу.
– Нет, не получите.
– Значит, буду сидеть тут, пока не помру, – отрезал Сэндерсон.
Не обращая больше внимания на посетителей, он занялся своей стряпней, точно был один. Разогрел котелок с бобами, лепешку и принялся за еду.
– Нет, спасибо, – пробормотал Малыш. – Мы ни капельки не голодны. Мы только что пообедали.
– Покажите ваши бумаги, – сказал наконец Смок.
Сэндерсон пошарил в изголовье своей койки и вытащил сверток документов.
– Все в полном порядке, – сказал он. – Вот эта длинная, с большими печатями, прислана прямиком из Оттавы. Это вам не бумажонка от местных властей. Само канадское правительство дало мне право собственности на эту землю.
– Это было два года назад? А сколько участков вы уже продали? – осведомился Смок.
– Не ваше дело, буркнул Сэндерсон. – Я могу и один жить на своей земле, если пожелаю. Законом это не возбраняется.
– Даю вам пять тысяч, – сказал Смок.
Сэндерсон покачал головой.
– Не знаю, кто из вас больше спятил, – горестно промолвил Малыш. – Выйдем на минуту, Смок. Я хочу тебе сказать два словечка.
Смок нехотя повиновался – уж очень настаивал его компаньон.
– Ты только сообрази, – сказал Малыш, когда они вышли за дверь, – ведь вокруг этого дурацкого участка всюду такие же скалы, и они ничьи. Застолби их и стройся сколько душе угодно.
– Они не годятся, – ответил Смок.
– Да почему не годятся?
– Тебя удивляет, почему я покупаю именно это место, когда кругом земли сколько хочешь?
– Еще бы не удивляло, – подтвердил Малыш.
– То-то и оно! – с торжеством сказал Смок. – Раз ты удивляешься – значит, и другие удивятся. И от удивления все сбегутся сюда. Раз ты удивляешься, значит, я правильно рассчитал. Вот что я тебе скажу, Малыш: Я поднесу Доусону такой подарок, что они забудут, как смеяться над нами из-за тех яиц. Вернемся в дом.
– Здорово, – сказал Сэндерсон, снова увидев их в дверях. – А я думал, вас и след простыл.
– Ну, за сколько вы уступите землю? – спросил Смок.
– За двадцать тысяч.
– Даю вам десять.
– Ладно, продам за десять. Я только этого и хотел. А вы когда выложите денежки?
– Завтра в Северо-западном банке. Но за эти деньги мне нужны от вас еще две вещи. Во-первых, когда вы получите свои десять тысяч, вы уедете на Сороковую Милю и пробудете там до конца зимы.
– Это можно. Еще что?
– Я вам заплачу двадцать пять тысяч, а вы мне пятнадцать вернете.
– Согласен. – Сэндерсон повернулся к Малышу. – Когда я поселился здесь, все говорили, что я дурак, – сказал он насмешливо. – Что ж, значит, такому дураку цена десять тысяч долларов, так, что ли?
– На Клондайке полно дураков, – только и нашелся ответить Малыш, – глядишь, которому-нибудь и повезет.
Фантастический роман «Поселок» Булычева говорит о надежде, которая помогает выжить даже в условиях неземной агрессии. Эта надежда помогает остаться людьми, не потерять человеческое лицо даже тем, кто не был рожден на Земле.
Роман начинается с зарисовок жизни в этом самом посёлке. На первый взгляд – в самом обычном, хотя бедном и заброшенном. Однако постепенно понимаешь, что действие происходит в будущем, даже на другой планете. Земля, хочется верить, не станет такой: агрессия разлита просто во всём. Например, в лесу на людей нападают лианы, грибы зарываются от «охотников» в землю, перекати-поле становится страшным ядовитым оружием, деревья сжимаются под плотной корой… Что говорить о животных? Нападение «волков» сродни стихийному бедствию, хотя эти ядовитые твари и бьются по одиночке, пока другие их соратники наблюдают, будто за шоу.
Жители поселка тоже весьма «дикие», хотя, при опасности, община вступается за каждого. Но здесь на пике конфликт поколений: старшие всё рассказывают «сказки» о Земле, молодые больше напоминают Маугли. О жизни «там» им рассказывает Старый, остальным землянам слишком тяжело вспоминать – женщины, к примеру, сразу начинают плакать.
Конечно, можно говорить о некой деградации потомков землян в этой агрессивной среде. Оказывается, что когда-то космический корабль потерпел крушение на этой негостеприимной планете. Но люди и после стольких лет пытаются до него добраться, мечтая о Земле.
Формируется команда молодых (Марьяна, Дик, Олег, Томас), которые решают достигнуть обломков корабля, что ещё никому не удавалось, на воздушном шаре. Это стало третьей попыткой вернуться на Землю, ведь, понятно, что на этой агрессивной планете у маленькой группы землян (их почти сорок вместе с рожденными здесь детьми) нет будущего. Основной герой романа – Олег, несколько угрюмый пятнадцатилетний юноша, влюбленный в Марьяну, но он не так силен и смел, как герой Дик.
Тут на их планету высаживаются космонавты, которые должны уничтожить следы разбившегося корабля, чтобы стереть следы землян на «дикой» планете. В финале две экспедиции (земляне и «аборигены») встречаются. Финал остается открытым – все обрывается на крике то ли радости, то ли ужаса.
Конечно, хочется верить, что все усилия и страдания потерявшихся землян не были напрасны.
Кстати, по мотивам этого произведения были созданы два комикса и даже мультфильм.
Картинка или рисунок Поселок
Другие пересказы для читательского дневника
- Краткое содержание Шукшин Крепкий мужик
В селе освобождается складское помещение, которое раньше было церковью. Практичный бригадир Шурыгин, поговорив с председателем колхоза, решает пустить ее на кирпичи для свинарника. Прочную церковь разрушить под силу только тракторам
Французовой Балкой называлась часть плодородной речной долины в двадцати милях к юго-востоку от Джефферсона, округ Йокнапатофа, штат Миссисипи. Некогда это была колоссальная плантация, останки которой - короб огромного дома, разрушенные конюшни и бараки для рабов, заросшие сады - именовались теперь усадьбой Старого Француза и принадлежали наряду с лучшими землями в округе, лавкой, хлопкоочистительной машиной и кузницей шестидесятилетнему Биллу Варнеру, главному человеку в этих местах. Соседями его были все больше небогатые фермеры, собственноручно обрабатывающие свои участки, и совсем уж бедные арендаторы. По большой своей лени распоряжение лавкой, хлопкоочистителем и наделами арендаторов Билл передоверил девятому из своих шестнадцати детей, Джоди.
К этому-то Джоди Варнеру как-то под вечер в лавку и явился невзрачный пожилой человек, представился Эбом Сноупсом и сообщил, что желает арендовать ферму. Джоди не возражал, о чем пожалел, когда узнал, что за Сноупсом числится, хотя никто и не мог этого доказать, несколько сожжённых сараев, - таким образом он вымещал обиду на почему-либо не угодивших ему хозяев. Об этом Джоди рассказал В. К. Рэтлиф, разъездной торговец швейными машинками, в своей бричке беспрестанно колесивший по всей округе и потому обладавший массой ценных сведений, благодаря которым да ещё своей всеми признанной проницательности, помимо основного товара, небезуспешно приторговывал скотом, землёй и всяким скарбом. Не желая терпеть ущерба, Джоди стал предлагать разные уступки и в результате вынужден был взять сына старого Сноупса, Флема, приказчиком в свою лавку, чем было положено начало победоносному нашествию Сноупсов на Французову Балку, Йокнапатофу, а затем и на Джефферсон. Победоносному и неостановимому в силу того, что Сноупсы были людьми особенной породы - все они, за редчайшим исключением, отличались беспредельной жадностью, крепкой хваткой, упорством, а также отсутствием некоторых качеств, казалось бы, неотъемлемо присущих человеческой природе; вдобавок Сноупсов было очень много, и стоило одному из них подняться чуть выше по общественной лестнице, как на освободившемся месте оказывался очередной Сноупс, который, в свою очередь, тянул за собой все новых и новых родичей.
Очень скоро со стороны уже не понять было, кто - Сноупс или Варнер - являлся подлинным хозяином лавки, а ещё чуть позже в руках Флема каким-то образом оказалась кузница Варнеров, и в ней тут же обосновались двое Сноупсов, Эк и А. О. Прошло ещё немного времени, и Флем перебрался со съёмной квартиры в Варнеров дом.
Младшей дочери Билла Варнера к той поре ещё не исполнилось и тринадцати, но при этом Юла менее всего походила на угловатую девочку-подростка, - со своим совершенством форм и изобилием плоти она могла бы быть достойной участницей дионисийских шествий, впрочем, заставить её шествовать куда-либо было задачей непосильной никому, ибо росла она неисправимой, беспредельной лентяйкой, как если бы не только не была причастна к окружающему миру, но обитала в самодостаточном вневременном одиночестве существа, изначально познавшего всю возможную мудрость. Когда Юле исполнилось восемь, Джоди настоял, чтобы она пошла в школу, но для этого ему пришлось на занятия и с занятий возить сестру на своей лошади, без чего, как он скоро понял, все равно нельзя было бы обойтись, поскольку не неё, восьмилетнюю, уже вовсю все, как один, пялились бездельники, коротавшие дни на террасе Варнеровой лавки. Доучиться Юле было не суждено - в один прекрасный день учитель Лэбоув исчез из школы и из Французовой Балки. Лэбоув пошёл в учителя только ради возможности оплачивать учёбу в университете, но по окончании её остался в школе, околдованный волоокой Юноной, одновременно предельно непристойной и неприкосновенной, хотя и отчётливо понимал, что рано или поздно что-то произойдёт, что он будет разбит и уничтожен. Так и случилось: оказавшись после уроков наедине с Юлой, он набросился на неё, до боли сжал в объятиях, но та молча и решительно высвободилась, облила его презрением и спокойно вышла на улицу, где её поджидал брат. Даже убедившись, что Юла ничего не сказала Джоди, Лэбоув немедля бежал прочь, и с тех пор его никто никогда не видел.
Как осы вокруг спелого персика, вокруг Юлы беспрестанно вились сначала - когда ей исполнилось четырнадцать - пятнадцати-семнадцатилетние юнцы, на следующий год - уже почти взрослые мужчины лет восемнадцати - двадцати; на семнадцатом же году жизни Юлы настал черёд самостоятельных людей с собственными рысаками и пролётками. Из них она, пожалуй, выделяла молодого плантатора Хоука Маккэрона, за что деревенские обожатели Юлы попытались было проучить его и как-то в пустынном месте остановили пролётку, в которой Маккэрон вёз её домой с танцев, но он отбился от целой их шайки, и той же ночью за сломанную в драке руку Юла принесла в дар своему рыцарю то, чего при всем желании не могла подарить больше никому. Три месяца спустя все пролётки, в том числе и Маккэронова, как одна, бесследно пропали из окрестностей Французовой Балки, а ещё через несколько дней Билл Варнер повёз дочь и своего приказчика в Джефферсон, где быстро оформил брак Юлы и Флема Сноупса, а также выправил на имя последнего дарственную на усадьбу Старого Француза. Сразу после этого молодые отправились в Техас. У идиота Айка Сноупса, двоюродного братца Флема, была своя волоокая Юнона - корова Минка Сноупса, которую Билл Варнер присудил фермеру Хьюстону за то, что Минк позволял ей из месяца в месяц пастись на Хьюстоновом выгоне. Хьюстон всякий раз прогонял влюблённого от его пассии, и Айк увёл корову, так как и идиоту свойственно стремление к счастью, но беглецов вернули и разлучили. Видя, однако, как страдает обиженный Богом Айк, Рэтлиф уговорил Хьюстона отдать корову Айку, и их обоих поселили в стойле при постоялом дворе миссис Литтлджон, для которой Айк делал кое-какую грязную работу по хозяйству. Но из этого стал извлекать выгоду новый Сноупс, Лэмп, занявший после отъезда Флема место приказчика в лавке - он выломал доску в задней стенке стойла и за умеренную плату допускал соседних фермеров полюбоваться совместной жизнью Айка и его необычной подруги. Рэтлифу всегда было дорого человеческое достоинство, и он решил прекратить глумление над идиотом, для чего подсказал двум оставшимся заинтересованным Сноупсам - Эку и А. О. - якобы старый способ избавить родича от противоестественной страсти: надо было накормить Айка мясом этой самой коровы, но для этого её сперва следовало выкупить, и Сноупсы скрепя сердце скинулись, причём А. О., настоящий Сноупс, безбожно обставил Эка - Сноупса, как потом выяснилось, не совсем настоящего.
Сделка эта стала не единственным продолжением истории с коровой, так как Минк Сноупс, единственный из клана не обладавший умением заработать денег, но при этом, возможно, самый упорный и ожесточённый из всех Сноупсов, не мог простить Хьюстону завладения скотиной. В один прекрасный день он взял ружье и на лесной тропе уложил Хьюстона выстрелом в грудь. Труп Минк спрятал в сгнившей изнутри колоде и поначалу думал, что ему нечего опасаться, поскольку Хьюстон был совершенно одинок - его молодая жена трагически и нелепо погибла. Но оставалась ещё собака, которая стала ночи напролёт душераздирающе выть у места, где было спрятано тело хозяина. А к тому же жена Минка, сразу догадавшись о случившемся, ушла в посёлок и там уверяла всех, что Минк ни в чем не виновен, чем, разумеется, возбудила подозрения шерифа.
Несколько дней Минк сидел у себя на ферме в ожидании денег на побег, но Лэмп, на которого он надеялся, не давал о себе знать, и тогда Минк отправился в посёлок. Родич был крайне удивлён, что Минк ещё не бежал, - в день исчезновения Хьюстона Лэмп видел в бумажнике фермера, по крайней мере, полсотни долларов и пребывал в уверенности, что Минк воспользовался этими деньгами, чтобы убраться подальше. Осознав, что деньги все ещё в кармане покойника, Лэмп пожелал вступить в долю с родичем и отправился с ним на ферму, но там Минк связал его, а сам пошёл в лес, с огромным трудом извлёк Хьюстона из колоды и отнёс в реку. Но когда он вернулся за отвалившейся рукой трупа, у колоды его уже ждал шериф с помощниками. В Джефферсонской тюрьме Минк повторял и повторял, что все он сделал правильно, вот только, к сожалению, Хьюстон стал разваливаться...
В конце зимы на Французову Балку возвратилась Юла с младенцем, выглядевшим старше предполагаемого возраста. Флема же все не было, - как все думали, он не хотел тратиться на вызволение Минка и пережидал, пока все с ним будет кончено. Но ещё до суда он объявился, и не один, а с каким-то техасцем и табуном пёстрых необъезженных техасских лошадок. Весть о возможности сделать дешёвую покупку мигом облетела всю округу, и уже на следующий день техасец начал торги. Скоро дело было кончено, техасец получил деньги и был таков, а все лошади в загоне имели своих хозяев, которым, правда, предстояло самим отловить и обкатать вновь приобретённую собственность. Стоило, однако, фермеру войти в загон, как лошади бросились из него, и в итоге все кончилось несколькими увечьями, ни одну же из лошадей так и не удалось поймать, и они долго ещё сами по себе разгуливали по окрестным холмам. Флем здорово нажился, но на все претензии отвечал, что товар не его, а техасца. Все были убеждены, что это неправда, но доказать так никто ничего и не смог.
Доказана была только вина Минка, в дело которого Флем не вмешался, и судьи в Джефферсоне присудили его к пожизненной каторге. Последнее же деяние Флема Сноупса во Французовой Балке, позволившее ему покинуть это место и перебраться в Джефферсон, замечательно тем, что на сей раз ему удалось провести самого В. К. Рэтлифа. Дело в том, что между фермерами издавна жила уверенность, что бывшие хозяева усадьбы Старого Француза перед приходом северян зарыли в саду несметные сокровища. И вот Рэтлиф с Буркрайтом и Генри Армстидом, местными фермерами, прознали, что кто-то снова ночь за ночью роется в усадебном саду. В первый же раз, когда они сами попытали счастья, каждому из троих попалось по мешочку с двадцатью пятью полновесными серебряными долларами. Желая избавиться от конкурентов, товарищи прямо на следующий день уломали Флема продать им усадьбу - Рэтлифу это стоило пая в джефферсонском ресторанчике, Армстиду закладной на ферму, Буркрайт расплатился наличными. Уже через пару дней, однако, стало понятно, что копал в саду сам Флем и деньги подбросил он же, - среди монет не оказалось ни одной, отчеканенной до войны. Рэтлиф с Буркрайтом сразу плюнули на это дело, Армстид же совершенно ополоумел и продолжал день за днём рыть глубоченные ямы. Флем Сноупс по пути в Джефферсон заглянул полюбоваться на него за этим занятием.